Азербайджан, Баку, 12 июня /корр. Trend Life Вугар Иманов/
Айтен Акшин - писатель, доктор философии представила Trend Life материал "В один из ненастных дней..., или Размышления о творчестве выдающегося писателя Натига Расулзаде", посвященный 65-летию известного азербайджанского писателя, кинодраматурга, заслуженного деятеля искусств, лауреата многих отечественных и зарубежных литературных премий, кавалера ордена "Шохрат", вице-президента ПЕН-клуба Азербайджана Натига Расулзаде.
Айтен Акшин родилась в Баку. В различные годы проживала в Турции, Узбекистане, Казахстане, Италии и Австрии. Автор трех сборников рассказов и повестей и научной монографии, посвященной философскому мировоззрению турецкого поэта и драматурга Назыма Хикмета. Член Союза писателей Азербайджана. Живет и работает в Швейцарии.
"Дождливые, ненастные дни здесь скорее правило, чем исключение, а если совпадают с воскресными днями, унынию горожан просто нет предела. А я люблю дождь. Люблю смотреть на дождевые капли на оконном стекле, стараясь предугадать какая из них вскоре сольется с другой и помчится, опережая мои воспоминания.
Летняя бакинская жара. Голову напекло так, что кажется, что справа от меня, изнывая от жары, стоит не любимый мною писатель, а один из его героев, который вот-вот унесет меня в одно из далеких от совершенства пространств собственного существования. Потом мерещится, что никто и никуда меня не унесет, потому что мы все давно уже в этом пространстве, никогда из него не выходили, просто условились по молчаливому соглашению делать вид, что ничего такого на самом деле не происходит.
"Ничего, ничего", - поддакивает мне кто-то, отвлекая от медленной мучительной смерти. Это профессиональный фотограф, который уже битый час с завидным упорством целится в мои никак не желающие под ослепительными лучами солнца открываться глаза. "Зато потом, когда состаритесь, будете смотреть на эти фотографии и вспоминать, какой молодой были, да еще и рядом с таким замечательным писателем", - добавляет он философски.
"Ничего, ничего", - мысленно подбадриваю и я себя, вспоминая наконец-то, где вообще нахожусь. Сквозь щелочки прищуренных глаз обнаруживаю на расстоянии выстрела камеру, над которой высится кепка с длинным козырьком, под которой прячутся солнцезащитные очки. Вздохнув, обреченно успокаиваю себя: "Зато умру рядом с любимым, замечательным писателем Натигом Расулзаде". Кажется, это было произнесено вслух.
"Не умрете, - парирует тут же насмешливый голос любимого писателя, - и не состаритесь, останетесь вечно молодой, хотя только в моей памяти, потому что это я - прямо сейчас и прямо здесь, вот на этом самом месте, с великолепным видом на родной город...". Эти вполголоса, но так, чтобы каждое слово было услышано фотографом, размышления о бренности земного существования подхватывает другой, вернувшийся в кадр голос. Голос, уже с детства любимого мною писателя. Голос, который никогда не спутаю ни с чьим, потому что это голос моего отца. Ощущаю его плечо слева, на которое с облегчением едва не падаю, и слышу его насмешливые слова: "То, что ты решил нас таким образом убить, сомнений уже не вызывает. Интересно лишь, за сколько планируешь эти последние кадры двух "внесших свой вклад" и "сказавших свое слово" ...?" Адресованное фотографу у меня, окончательно одуревшей от жары, вызывает совершенно иные мысли. "Надо срочно загадать желание, - по-детски приказываю себе, - ведь стою между двумя писателями, да еще любимыми, еще и замечательными...".
"Смотри, не продешеви...", - раздается справа: не мне - фотографу. "Сразу не продавай, попридержи...", - незамедлительно доносится слева. Каким-то шестым чувством мне вдруг становится жалко фотографа, который еще не подозревает о том, что это значит: попасть в расплавившееся под солнцем поле острого, несмотря на жару, зрения двух писателей. Последовавшее за этим запомнилось навсегда. Два писателя-драматурга, дурачась и смеясь, подавая друг другу, словно теннисные мячики, фразы, реплики и идеи за пару минут набросали пьесу о коварном и корыстном профессиональном фотографе, который зарабатывает на жизнь тем, что продает последние кадры своих знаменитых жертв. Я стояла, не шевелясь, внимая каждому слову этого рождающегося в моем присутствии в жанре пародии на плохой детектив произведения, изумляясь отточенным сходу фразам с обоих сторон, пока словесное фехтование не прервалось дружным хохотом двух Замечательных.
Резко открываю глаза. Щелчок, кадр.
"Все!" - кричит Профессионал, которому явно понравилась шутливая "пьеса" и навязанная ему "роль" коварного и корыстного, абсолютно несочетающаяся с его мягкой, добродушной внешностью.
"Шюкр!" - кричат хором Замечательные.
"Стоп!" - кричу я, щурясь от ослепительного солнечного света, торопливым своим воспоминаниям...
Познакомилась я с Натигом Расулзаде точно так же, как и большинство его читателей, - через его произведения. Одно из самых ярких впечатлений в те годы оставила бесспорно та самая книга писателя, которая в начале 80-х годов имела невероятный успех. Книгу эту я, тогда студентка филологического факультета, получила от отца, писателя и журналиста Акшина Бабаева. Это был его личный экземпляр "Всадника в ночи" с автографом выпускника Литинститута, молодого писателя, чья первая книга в желтой обложке, тоже с автографом для отца, уже стояла на полке среди книг моей, тогда еще лишь начинающей складываться личной библиотеки.
"Вот она, - сказал отец, резко вскинув руку над головой с небольшой книгой в мягкой обложке, и так же радостно продолжил, выделяя интонационно каждое слово, - современная азербайджанская проза на русском языке!" Затем обвел глазами сложенные одна на другую толстенные библиотечные книги из обязательного списка к экзаменам, устрашающе возвышающиеся у кресла, на котором с одной из них в руках с видом самоотверженной мученицы обреченно сидела я. Отец улыбнулся, пряча по своему обыкновению усмешку в усах, положил принесенную книгу поверх той, что я читала, и молча вышел из комнаты, мягко прикрыв за собой дверь.
В тот вечер я так и осталась в кресле с книгой, от которой не смогла оторваться, не зная того, что держу в руках совсем скоро ставшее библиографической редкостью и предметом ожесточенных дискуссий произведение, как и то, что намного позже именно автор "Всадника в ночи", уже ставший известным писателем Натигом Расулзаде, напишет вступительное слово к моей первой книжке рассказов.
Искренность, о которой сам писатель как-то сказал, что просто "вещи надо называть своими именами", выгодно отличает произведения Натига Расулзаде и сегодня. Умение говорить правду без длительных прелюдий с подбором слов и подходящих выражений, без заигрывания с читателем, без натяжки в желании поразить и изумить. И через будничное описание живущего рядом, иногда прямо за стеной, кошмара заставить читателя еще сильнее содрогнуться, очнуться и задуматься.
Как писатель Натиг Расулзаде искренен и откровенен, и не боится называть вещи своими именами. Как личность Натиг Расулзаде необычайно скромен, прост и скорее сдержан. Быть может, этот контраст и обусловливает то, что повествуя в свойственных ему стиле и манере изложения, очередной пронзительной историей автор не то, чтобы кричит: "Оглянись! Не проходи мимо!" А скорее заставляет своего читателя, хотя бы для начала, оглянуться. У читателя безусловно всегда есть выбор: захлопнув книгу, пожать плечами. Но мне кажется, что после многих произведений Натига Расулзаде его читателям все сложнее жить и дальше "с широко закрытыми глазами".
В одном из своих интервью Натиг Расулзаде сказал как-то и о том, что, чтобы он не написал, о чем бы это не было, все равно это будет о любви. Читая, перечитывая произведения писателя порою действительно создается впечатление, что находишься в отрезанном от всего мира пространстве, где царит многоголосый, бесконечный и мучительный, пугающий своей безысходностью, сбивчивый монолог одиноких душ, так и не сумевший сложиться в диалог. Любовь у писателя Расулзаде многогранна, поражает своими проявлениями и тем, как искусно ее можно подавлять, игнорировать, тем как она зарождается, как по-разному борется за право своего существования, как уходит, не прощаясь, как умирает, отчаянно цепляясь за все то, что еще может ее удерживать, а когда наконец-то уходит, то оставляет после себя пугающую пустоту. "Он" и "Она" писателя, столь разные в гамме испытываемых чувств, сильно отличающиеся друг от друга умением выразить эти чувства, порою поразительно схожи в неуклюжести и неловкости того, чтобы понять прежде всего себя. Сам же писатель явно не разучился любить по-настоящему. Иначе невозможно столь правдиво передать все оттенки, противоречивость, дилеммы и несостоятельность этого чувства у своих героев. И передает их писатель настолько блестяще, что порою случайно на улице, вглядываясь в бездумные чьи-то глаза, в чье-то сгорбленное одиночество невольно вспоминаешь то, что когда-то осталось в душе после одного из прочитанных произведений писателя.
Дождливые, ненастные дни здесь скорее правило, чем исключение, а если попадают они к тому же на воскресный день, то попадание это уже точное, как говорится, в десятку. И вспоминается вновь небольшой рассказ Натига Расулзаде, всего лишь один ненастный день из вечной половинчатости и недосказанности, в которой живут не только герои писателя, а сосуществуют длительные годы многие пары. Рассказ этот с "недосказанностью" уже и на чисто языковом уровне - один из маленьких шедевров писателя. А "треньк", передающий лишь звук того, что давно уже треснуло, намного сильнее описания любого грохота, сопровождающего последнюю точку, которую всегда так сложно ставить в отношениях двум, когда-то близким друг к другу, людям. Небольшой рассказ этот гениален во всем. Пронзителен своей половинчатостью, драматичен в желании достучаться своим главным посланием читателям, многие из которых разучились говорить друг с другом, привыкнув к тому, что так и не научились слышать и слушать друг друга...
Весенняя гроза все еще шумит за окном, заставляя иногда вздрагивать, но ничуть не мешая все еще ощущать летнюю бакинскую жару в воспоминаниях десятилетней давности. Вновь жалею о том, что мой бакинский "архив" лишь частично перевезен. В следующий свой приезд в родной город обязательно заберу и фотографии того самого дня, а еще разыщу оставшегося за кадром фотографа. Скажу ему "огромное спасибо" и попрошу "помучить" нас всех, в том же составе, еще раз.
- Все! - вновь слышится через расстояния и годы довольный голос фотографа.
- Все! - с облегчением вторят ему два любимых мною писателя.
Слава Богу, не все!
Берн
Швейцария,
... в один из ненастных воскресных дней..."