«Армяне чуть не на руках несли машину Гейдара Алиева в Шушу» - воспоминания Александра Иванова - из уникального архива Эльмиры Ахундовой (ФОТО)

Сегодня мы завершаем публикацию беседы Народного писателя Азербайджана Эльмиры Ахундовой с Александром Ивановым - руководителем личной охраны Гейдара Алиевича Алиева в 70-80 гг. ХХ века и предоставляем вам полную версию этого уникального интервью.

Напомним, что у Эльмиры Ахундовой хранятся эксклюзивные воспоминания людей, которым довелось работать с Общенациональным лидером Гейдаром Алиевым.

Затем А. Иванов работал в Москве, а с 2005 года возглавлял агентство "Интерфакс-Азербайджан".

А. Иванов скончался около 5 лет назад, 21 декабря 2017 года. Полагаем, что сегодня его воспоминания об Общенациональном лидере как никогда актуальны и поучительны.

С третьей частью публикации можно ознакомиться по сслыке

Эльмира Ахундова - Александр Алексеевич, с какого года вы стали работать в охране 1-го секретаря ЦК КП Азербайджана?

Александр Иванов - Со 2 мая 1979 года. До этого я работал в оперативном отделе КГБ. Историю передачи моего личного дела в ЦК, а потом и непосредственно на стол Гейдара Алиевича я не знаю. Наше подразделение называлось Девятое отделение при пятом отделе КГБ Азербайджанской Республики. Это подразделение, которое занималось личной безопасностью кандидата в члены Политбюро. То есть Гейдара Алиевича. Нас было три сотрудника от КГБ и водительский персонал по линии ЦК.

Э.А. - Объясните, как была организована ваша Служба? И как было раньше?

А.И. – Раньше это была служба в компетенции Комитета госбезопасности союзных республик, над которыми стоял КГБ СССР, само собой, и плюс девятое управление КГБ СССР. Но, так как в Баку не было этой большой системы, то при пятом отделе, сейчас его называют идеологический отдел, была группа - девятое отделение, которое занималось личной безопасностью первого секретаря ЦК Компартии Азербайджана.

Э.А. - И что, в охране было всего три человека?

А.И. - Ну, раньше мы особо не шиковали, все было очень скромно. Начальником отделения был Намик Тагизаде. Он уже умер. 1923 года рождения, ровесник Гейдара Алиевича. Он еще с Имамом Мустафаевым работал.

Нас было трое. Три офицера. Мы занимались личной охраной вдвоем - начальник и его заместитель. Я как зам проходил. А третьим был комендант, который занимался хозяйственными вопросами.

Э.А. - Получается, что Первого секретаря ЦК охраняли всего два человека?

А.И. – Да, первого секретаря лично охраняли два человека. Но при проведении всех массовых мероприятий по линии КГБ спускался план. Будь то во Дворце имени В.Ленина, или в театре Оперы и балета. Каждый раз выделялась новая группа, которая занималась всем. Сейчас структура изменилась. Тогда постоянной группой, как нынешнее управление охраны, располагало только девятое управление КГБ СССР. Это была отдельная структура, отдельное управление с огромным штатом, начиная от автомобилей, кончая уборочной техникой на госдачах.

Э.А. - В республиках, значит, было по-другому.

А.И. - Да, поэтому мы работали сутки. Я - сутки, Намик - сутки. А если были какие-то мероприятия, а у Гейдара Алиевича это было постоянно, то меня дома не видели. Постоянно были поездки по районам - хлопок, виноград, какие-нибудь культурные, зрелищные, массовые мероприятия. На эти мероприятия мы выходили вдвоем. Вне зависимости от того, что я сегодня сменился. Если вечером Гейдар Алиевич будет в Театре оперы и балета, значит, я еду туда заранее, проверяю наряд, который выделил КГБ по своему плану: кто на входе, кто в зале, кто на контроле, кто на дороге. Изучаю всю ситуацию и докладываю начальнику. Если я на смене в ЦК сижу, мне докладывает мой же начальник, мол, Саша все готово. Мы как бы взаимно дополняли друг друга. Нам были приданы подразделения. Вот сейчас - структура Госохраны, ее аналог в Москве - ФСО – федеральная служба охраны. У нас тогда было подразделение МВД - Отдел по охране работников Совпарторганов. Они охраняли ЦК, Совмин.

Э.А. – А у кого-нибудь еще из руководства были личные телохранители?

А.И. - Нет, ни у кого, кроме Гейдара Алиевича. Когда же он стал кандидатом в члены Политбюро, соответственно структура, здесь в Баку, стала иная, уже больше людей стало и подразделение расширилось.

Э.А. - Но сотрудники из КГБ каждый раз менялись?

А.И. - Мы старались какой-то костяк держать, потому что постоянно были поездки по районам. Мы возвращались из виноградарческих районов и уезжали в хлопководческие. Структура была такова. Допустим, Гейдар Алиевич едет по маршруту Баку - Газах. Я уезжал за сутки до этого. Намик был человеком пожилым, ему тяжело было в машине целый день. У нас своя машина была – ЗИЛ-117. Не полагались на машины, которые предоставляли секретари райкомов партий. Я с бригадой, начальник ГАИ республики, ведь трасса его. Я ехал с основной машиной Гейдара Алиевича, с водителем и - хвостовая машина. Из Баку мы выезжали с утра накануне, ведь до Газаха надо доехать. И когда Гейдар Алиевич выйдет из поезда, предоставить ему его машину.

А он следующим вечером выезжает. К восьми утра поезд подходит к станции, а я уже жду с готовой машиной, чистой, вымытой. Накануне, приехав в Газах, я успевал изучить маршрут - колхозы, совхозы, Дворец культуры, где будет проходить совещание. Изучал всю обстановку. Выставляли сотрудников территориальных отделов КГБ. Кроме того, я с собой привозил человек четыре-пять, тот самый костяк из пятого отдела.

Э.А. – Как произошло ваше назначение?

А.И. - Первого мая 1979 года я был в составе оперативно-следственной группы, дежурный по КГБ. Председатель КГБ Виталий Сергеевич Красильников ездил на демонстрацию на площадь Ленина. Он в свое время был заместителем Гейдара Алиевича, а когда тот стал первым секретарем, занял пост председателя. И вот 1 мая Красильников звонит из машины ответственному дежурному - Максуду Алиевичу Мамедову и говорит: «После демонстрации все меняйтесь. Все свободны, кроме Иванова. Иванов пусть зайдет ко мне». Представляете, как я изнервничался, пока шла демонстрация - зачем я понадобился председателю. Закончилась демонстрация, приехал председатель в Комитет, поднимается к себе на второй этаж, поздравляет всех с праздником, а мне говорит: «Зайди». Захожу, он садится не за свой стол, а рядом, на приставной. Сел он со мной рядом и говорит: «В общем, Саша, твоего мнения не спрашиваю, идешь с завтрашнего дня в распоряжение Тагизаде». Я сразу все понял. Спрашиваю у Виталия Сергеевича: «А как получилось, что именно меня назначили?» Он говорит: «Не знаю. Гейдар Алиевич сам приказал направить тебя». Вот так я попал на эту работу.

Э.А. – И как произошло первое личное знакомство «с охраняемым объектом»?

А.И. – Как требовала субординация, я позвонил Тагизаде. Говорю, мол, Намик Гусейнович, такая ситуация: мне приказали завтра прибыть в ваше распоряжение. Он отвечает: «Завтра выходной день, мы попозже приедем на работу, ты подъезжай к ЦК часам к одиннадцати-двенадцати, тебя встретят и, когда мы приедем, проведут к Гейдару Алиевичу». Ну, в указанное время я прибыл к зданию ЦК. Кабинет Гейдара Алиевича был на четвертом этаже. Вход в его подъезд был со двора налево. Совмин тоже находился в этом здании. Я доложил, меня привели к Намику на четвертый этаж в приемную к Гейдару Алиевичу. Я нервничаю, конечно. Мы тогда еще лично знакомы не были. В приемной - помощник Рафаэль Аллахвердиев и Намик Тагизаде. На Рафаэле лежал большой круг обязанностей. Готовил все московские материалы, когда ездили в командировку в Москву, Рафаэль ездил с ним и сразу в постпредство. Все материалы Политбюро проходили только через Рафаэля. Он все принимал, готовил материалы и все докладывал Гейдару Алиевичу. Короче, ввели меня в его кабинет.

Э.А. – Вы хорошо запомнили эту первую встречу?

А.И. - Как можно это забыть. Он действительно был моим кумиром. Я с детства мечтал стать чекистом. Это сейчас все чекистов ругают. А я добивался этого и стал им. Никогда не забуду свой первый с ним разговор, когда он меня в свою команду брал. Усадил напротив, поздоровался. И стал подробно расспрашивать, как будто он мое личное дело наизусть выучил. Про родственников спрашивал. Даже о сестры жены спросил и о ее муже, которые в Ленинграде жили. «Как там Гриша?» И ведь не знает его, только из материалов личного дела узнал. Вот тогда я понял, какая у него феноменальная память. Он изучил весь мой послужной список. Говорит: «Начинаем работать». И пошли его наставления. «Ты, наверное, знаешь стиль моей работы, мои требования, ты ведь кадровый чекист?» Ну, я ответил, что эпизодически привлекался на мероприятия, связанные с обеспечением его безопасности. «Так вот: чтобы я никогда не слышал, что ты знаком с каким-то завмагом, что ты используешь близость с первым секретарем для решения своих материальных проблем, заходишь в универмаг через черный ход. Наше кредо – преданность и порядочность». Это было единственное, на чем он заострил внимание. О профессиональной деятельности почти ничего не говорил, наверное, понимал, что, раз к нему прикрепляют офицера КГБ, наверное, с ним провели соответствующий инструктаж. Он говорил только о моральных качествах. И вот по поводу этих моральных качеств есть у меня уникальнейший пример.

Это было приблизительно в 1980 году. Ехали мы из Сабирабада. Был какой-то дальний маршрут. Сабирабад был последним пунктом. Обыкновенно он уезжал вглубь республики на поезде. Днем до обеда - поездки по колхозам, полям, угодьям, затем обедал, а после обеда - районное совещание во Дворце культуры. Мы же в это время - на машинах. Из клуба он уже потом не выходил. Сначала там проходило районное совещание, а потом зональное. А я на машине заранее уезжал, допустим, из Шамхора в Сабирабад, чтобы к утру встретить его поезд. Бывали большие перегоны, ночью ехали.

Маршрут всегда составлялся так, чтобы постепенно приближаться к Баку и обратно вернуться на машинах. Туда он ехал на поезде. Скажем, районное и зональное совещание в Шамхоре. В 8 утра он приезжает в Шамхор. До часа, двух посещает колхозы, совхозы этого района. Здесь проводит районное совещание. Сюда же съезжаются председатели колхозов, руководители районов. Это длилось примерно с 2 до 5-6 часов. С ним выезжали члены Совмина, Верховного Совета, второй секретарь. К 6-ти они опять собираются в Шамхор, в этот клуб, вместе с первыми секретарями этой зоны. И теперь уже проходит зональное совещание. С 6 часов это могло продолжаться и до 12 и до часа ночи. Когда начиналось районное совещание, допустим, в том же Шамхоре, я с бригадой КГБ, МВД, все сопровождающие из Шамхора едем в Сабирабад. Заранее, пустыми. Потому что по программе это его следующий пункт маршрута. Это такой своеобразный выстрел, так он почти всю республику охватывал. Ночевал он в поезде. В Шамхоре, допустим, садится в поезд, спит и переезжает в Сабирабад. А к 8 часам мы его уже ждем. Он, как правило, приезжал утром. В 8 утра обязательно, если надо было, ускоряли движение поезда. В Сабирабаде – такие же мероприятия, потом трассу перекрывали, и мы на машинах возвращались в Баку. Это было проще и быстрее, потому что на следующий день он должен рано утром выехать на работу.

Э.А. - Однако вернемся к разговору о моральных качествах.

А.И. - Ехали мы значит из Сабирабада, возвращались после зонального совещания. Шофера, Толика, как только начинается районное совещание, мы отправляли в гостевой дом райкома партии, чтобы он поспал немного, машину подготовил. Потому что мы и в час ночи завершали работу, и в два ночи. И вот, значит, отправили мы Анатолия в гостиницу, он отдохнул. Подает машину. У нас для поездок по районам был пятиместный ЗИЛ-117. По Баку он на ЗИЛ-115 ездил – это такой лимузин, а 117 – покороче, пятиместный. Выехали за город, Гейдар Алиевич спрашивает: «Саша, сколько ехать?» А мы каждый его маршрут по секундам изучили. «2 часа 20 минут», отвечаю. «Ну, давай меняться, я немножко покемарю». Он садился на заднее сидение. «Покемарю» – словечко Зарифы Азизовны, и он это слово подхватил. Остановили машину. Он выходит и вдруг спрашивает: «Попить у нас есть что-нибудь?» А мы в багажнике всегда возили термос с чаем, сумку-холодильник: там боржоми, вода минеральная и несколько свежих бутербродов. Он почти никогда этим не пользовался. Я отвечаю: «Чай есть, боржоми. Что хотите?» Он попросил боржоми. ЗИЛ – «крутая» машина: багажник открывался из салона. Толик рычаг нажал, крышка поднялась. Мы стоим у багажника вдвоем с Гейдаром Алиевичем. Смотрим, лежат наша сумка-холодильник и два арбуза. Он спрашивает меня: «Твои арбузы?» А я же с ним был целый день, не отходил никуда. Молчу. Толик выходит: «Это мои». – «Где ты взял?» - «Купил». Он аж лицом посерел: «Ах, ты еще мне врать будешь?». Спрашивает меня: «У нас есть другой водитель в колонне?». «Нет, - отвечаю, - у нас всего один водитель». Мы ехали до Загульбы 2 часа 20 минут. И все это время Гейдар Алиевич ругал Анатолия. «Ты, - говорит, - подумал о том, что из-за этих двух арбузов на Алиева два вагона арбузов списали?». Я уже сам нервничаю, парень переживает, дорога длинная. Он с Толиком работал, еще когда тот служил солдатом в погранвойсках и его прикрепили к КГБ. Гейдар Алиевич тогда, кажется, заместителем начальника отдела был. С тех пор держал Толика при себе. А из-за этих проклятых арбузов едва не уволил. Он терпеть не мог ни подарков, ни, как сейчас говорят, халявы. Если что-то надо, лучше прийти и сказать. У нас никогда не было личных машин, да мы и не мечтали об этом. Он был противником всяких излишеств. Уже работая в Москве, заставлял меня брать квитанции в гостинице, чеки за питание. Вот такой он был человек.

В общем, ругает он Толика всю дорогу: «Как ты мог их взять? У кого взял?» А тот ведь вначале ответил, что купил. Ну, кто же шоферу Гейдара Алиева арбузы продаст? Явно, где-то взял на халяву. Приехали мы в Загульбу. Гейдар Алиевич выходит из машины мрачнее тучи. Зарифа Азизовна его встречает, он с ней едва здоровается, отходит в сторону. Говорит мне: «Отправляй его в Баку, завтра скажи Юсифзаде, пусть его увольняет». Представляете, из-за двух арбузов! Зарифа Азизовна шепчет: «Толик, уезжай ты отсюда от греха подальше».

Через неделю Гейдар Алиевич перегорел вроде, да и Зарифа ханым помогла. Представляете? Из-за двух арбузов чуть не уволил человека из органов. А ведь Толик - Анатолий Кушнирук - уже был тогда офицером КГБ. И возил его без малого 20 лет...

Э.А. – Мне и журналист Володя Морозков рассказывал, что, когда Гейдар Алиевич садился в машину, то спрашивал: «Через сколько времени мы будем в Баку», или там в Загульбе? И вы должны были точно до минуты назвать.

А.И. – Да.

Э.А. - И он просыпался, как правило, на Азнефти. «Сколько времени?» Смотрит на часы. Если приезжали вовремя, он был доволен. Но если хоть на три минуты, на четыре опаздывали...

А.И. – Этого не было. При мне ни разу не было.

Э.А. – Вот вы ему сказали, во сколько и минута в минуту приехали?

А.И. – Конечно. Мы же выезжали с запасом. Если надо, гнали машины. У нас «Волга» ехала впереди, милиция от ГАИ республики. Потом мы настояли, придавили на Велиева: «Покупай «Мерседесы». Потому что ЗИЛ и больше 200 км может развивать. Трасса у нас свободная. Мы гоним. А милиция на своих «Волгах» не тянет. Поэтому у нас опозданий никогда не было. Нам выгоднее было, если привезем его на пять минут раньше. Он и не возражал, если приезжали раньше. Лишь бы не опаздывали. Он очень любил точность. Таким был человеком.

Э.А. – Мне интересно, как он проводил эти совещания в районах. Все, наверное, боялись - и отчеты были, и чехвостил он чиновников. Было такое, да?

А.И. – Ну, конечно. Первый секретарь райкома его встречал. Они садились в машину Гейдара Алиевича на заднее сиденье вдвоем, я - впереди. Первый секретарь его возил, все показывал. И если что-то такое в одном из хозяйств увидит, заметит недостатки, или чувствует, что привирают ему по цифрам, или еще что-то в этом роде, он этому секретарю в лицо говорил: «Ты дурака не валяй. Если ты людей подготовил, что они орут, кричат за здравие, мне это не надо, ты мне дело показывай». Маршрут заранее отрабатывали: совхоз им. Ленина, совхоз им. Низами. А он вдруг говорит: «Давай в какой-нибудь другой. Без всякого маршрута, где еще есть хозяйство, давай, поехали туда». И ехали туда, где их не ждали. Едем, а дорога вся перепаханная.

Э.А. – Истинный чекист. То есть он любил неожиданные ходы. А вот в бытовом плане как было в районах? Где он обедал в перерыв?

А.И. – Обедал в своем же вагоне. У других он практически не обедал, кроме некоторых. Ну, допустим, у Никитина он всегда обедал. Или вот была Герой соцтруда, комбайнер Тарлан Мусаева. У нее он мог остановиться и пообедать. Этих Героев он ведь сам вырастил. Сколько он за них бился! Чтобы получить Героя в то время, надо было столько труда приложить! К ним он приезжал, как к своим друзьям. Мог к ним зайти домой. У председателя знаменитого колхоза в Ивановке - Никитина он был, кушал известную никитинскую квашеную капусту...

Пока осматривал хозяйство, никогда не подходил к столам, даже чаю выпить. «Это журналистам. Вы идите, попейте». Или садился отдельно, мы ему стаканчик чая принесем или боржоми, он выпьет - и все. А при всех он не садился. Нигде. Ничего не кушал.

Э.А. – А что он любил покушать? Может, вспомните его любимые блюда?

А.И. – Любимые блюда? В 70-е годы утром творог с медом. Овсяная каша, орешки с кишмишом и чай с молоком. Это его завтрак. В обед -кусок отварного мяса. Или жареное на сковородке в кухне вагона: помидор, баклажан, перец. Любил борщ, но постный. Вот вся его еда. Жареная рыба. Особенно вечером. И здесь в Москве было то же.

Э.А. – Было у него любимое блюдо?

А.И. –Я знаю меню, которое предлагалось членам Политбюро. Он никогда ничего специально не заказывал, был неприхотливый в еде. Помню, в 1996 году я был в Баку, мы не успели поговорить. Он мне говорит: «Садись в машину, поехали на дачу». Приехали в его резиденцию. Он поднялся, переоделся, как обычно. Сел, а мы с Ильхамом сели напротив. У него была повариха Мария. Она еще с наших времен там осталась. Принесла опять отварное мясо, жареные кусочки осетрины, баклажаны, помидоры. «Ну, вот садись, посмотри, как президент кушает». Я говорю: «Гейдар Алиевич, как будто не знаю, что вы кушаете. То же самое меню, что и до этого». Здесь, в Москве, он любил нахчыванское блюдо, которое ему иногда присылали родственники. Большая кюфта и внутри яйцо. Или яичница по-ордубадски, ее он тоже любил. Здесь в Кремле его кормили официантки Татьяна Петухова и Раиса Кузнецова. Они приносили ему обед в судках.

Э.А. – Для членов Политбюро отдельно готовили?

А.И. – Да, это тоже специальное подразделение, особая кухня в составе девятого управления. Она расположена на территории Кремля. Там все готовили, оттуда доставляли в комнату обслуживающего персонала. Бульон рыбный, бульон мясной. Там не было каких-то изысков. И никогда он ничего не заказывал. Вообще его быт - это целая эпопея...

Однажды я купил в Москве спортивного покроя легкий костюм из хлопка, с рубашкой навыпуск. Мы же мучались всегда страшно в этих шерстяных пиджаках, галстуках-“удавках”! Когда в очередной раз в район поехали, решил надеть этот костюм. «Шеф» из вагона вышел, на меня посмотрел, молчит. Ничего не сказал. Потом Намик Тагизаде мне выговаривал: «Ты что, как оделся?!». Когда только в машину сели, Гейдар Алиевич спрашивает: «Это что у тебя за костюм такой?». Я отвечаю, что он очень удобный, а главное - легкий. Через некоторое время он вызвал портного, заказал себе такой же.

Костюмы ему в основном шили, в мою бытность я не припомню, чтобы он готовые костюмы покупал. И в Москве он шил в спецателье на Кутузовском проспекте. Из готовой одежды покупал только рубашки. Ни на одной примерке Зарифа ханым не присутствовала, и материал, и покрой он сам себе выбирал. В подборе галстуков, туфель могли участвовать женщины…

Э.А. – Вопреки досужим журналистским байкам о том, что Гейдар Алиев всем напиткам предпочитает виски, это не так, он в советское время предпочитал пить «Зубровку», которую для него специально присылали из Белоруссии. А при вас как было?

А.И. – Он предпочитал коньяк. А в 70-80 годы, к тому же хороший азербайджанский марочный коньяк. Такой, как «Ширван». «Ширван» - это его гордость был. Он этикетку сам разрабатывал. Он покойного Рзаева из Госкомитета по виноделию и виноградарству замучил из-за этикетки. А форму бутылки во Франции, по-моему, разрабатывали. Этикетка была черная. В советское время существовал Военный совет Закавказского военного округа. Туда входили все первые секретари. Они все были членами военного совета. Раз в полгода по очередности они заседали в Тбилиси, Баку, Ереване. И на этих мероприятиях у Гейдар Алиевича был любимый анекдот, который он никогда не забывал рассказать. «Армянин встает и предлагает тост за армянский коньяк - лучший коньяк в мире. Грузин встает и говорит, выпьем за грузинский коньяк - лучший коньяк в Европе. Азербайджанец встает и говорит: «Давайте выпьем за азербайджанский коньяк - лучший коньяк в Закавказье»...

Э.А. - Расскажите о его супруге. Какая она была? Я многое слышала о ней от самых разных людей, и только хорошее…

А.И. – Да, на самом деле. О ней можно говорить долго и не прерываясь и только хорошее.

Э.А. - Вы сталкивались с ней по работе. Какой она вам запомнилась?

А.И. – Сейчас моему младшему сыну 24 года. Когда я начал работать, его еще на свете не было. Заканчиваю я работу, она меня к себе вызывала, или с крыльца позовет и говорит: «Возьми этот пакет». Я говорю, мол, не надо, неудобно. Она отвечает: «Я не тебе даю, Ирке отнесешь. Беременным женщинам надо кушать морепродукты, рыбные изделия, чтобы у ребенка голубые глаза были». Или позвонит и говорит: «Саша, Володя (ее водитель) привез вам ящик абрикосов Здесь, на Гянджлике, росло много абрикосов. Она просит их собрать, мне отправит, водителям, Тамерлану Азизовичу. Обо всех она помнила.

Например, звонит мне Зарифы ханым с дачи: «Саша, детям что-нибудь надо?» Отвечаю откровенно: надо. «Возьми деньги, я сейчас подъеду». Я выхожу к Детскому миру, там спецмагазин был для детей. И она, супруга первого секретаря, моим детям одежду покупала. Вы представляете? Она всегда обо всех думала, ни одной мелочи не пропускала.

Зарифа Азизовна была фанатиком своей работы. На даче в Гянджлике она кроликов разводила, опыты ставила. Ей это надо было? Муж - кандидат в члены Политбюро. А она кроликов разводит! Или ее постоянные поездки на шинный завод! Там у нее кабинет был, где она людей принимала. Они прямо в робах приходили. Иногда хотелось сказать директору: поставьте перед ее кабинетом какое-то помещение, чтобы проводить санобработку, чтобы люди не в этой грязной одежде приходили. И она с ними целыми днями возилась…

У нее только и разговоры были о ком-то, о других, о семье. Я расскажу один уникальный случай. Эта история произошла в бытность Гейдара Алиева 1-м секретарем ЦК.

Идем как-то рано утром из бассейна в свой коттедж, и Гейдар Алиевич мне говорит: «Саша, сегодня летишь в Москву за Зарифой Азизовной». В таких случаях надо проводить соответствующие оперативно-технические мероприятия через КГБ - аттестовать самолеты, пилотов и пр.

Созвонился с Москвой, мне взяли билет, и я после обеда улетел. Приехал, меня наш комендант Юра Камаев встретил. Разместились в гостинице. Билеты на обратную дорогу нам здесь Юра уже заказал через постпредство. Вечером Зарифа Азизовна нашла меня и говорит, что «папа» позвонил (мы всегда между собой Гейдара Алиевича папой называли, а Зарифу ханым мамой) и сказал, что Семен Кузьмич Цвигун летит в Баку, поэтому мы с ним полетим спецрейсом. Цвигун отправлялся в Баку на совещание по линии КГБ и ему как генерал-полковнику полагался спецсамолет. А у меня на руках два билета на обычный 861-й рейс, правда, самолет с подготовленным экипажем, аттестованный по нашей оперативной линии.

У Гейдара Алиевича своего самолета не было. В советское время ни у одного члена Политбюро не было личного самолета. Тогда существовал специальный 235-й отряд при Министерстве гражданской авиации, который обслуживал кандидатов, членов Политбюро и глав зарубежных государств.

Короче говоря, вечером «папа» позвонил, что мы летим с Цвигуном. Вылетали из Внуково-1. Зарифа Азизовна села рядом с Цвигуном, я подальше, с его охраной – их было два офицера, всего нас в самолете пять человек. Взлетели, стюардесса принесла конфеты. И вдруг шасси начали издавать какие-то непонятные звуки. Я же много летал, и звук мне что-то не понравился, но счел за лучшее промолчать. Я охрану Цвигуна знал, но близкого контакта с ними не было. Краем глаза смотрю - уже Теплый стан идет. Никак мы высоту не наберем. Когда самолет на третий круг пошел, Цвигун говорит: ребята, узнайте, что там с самолетом. Его охранник пошел, возвращается весь белый и говорит: ребята, что–то произошло, стюардесса сидит, плачет, а экипаж закрылся и не открывает. Зарифа Азизовна это услышала и тут же ко мне подсела, видно, что взволнована. «Что случилось?» – спрашивает. Говорю: «Ничего, все нормально, сейчас поднимемся». Куда поднимемся? Самолет опять пошел вниз. Пять раз самолет поднимался, опускался. Потом узнали: оказывается, топливо сбрасывал. На второй круг на полосу уже пожарная приехала, «скорая помощь». Зарифа Азизовна взяла меня за руку, и, представляете, ни одного слова о себе: что будет, если Гейдар Алиевич или Иля узнают? Как они все это переживут?

Она всегда меньше всего о себе думала.

В принципе и Гейдар Алиевич был такой же. Может, это прозвучит слишком торжественно, но он действительно жил интересами своей республики, страны. О материальных вещах вообще не думал. Представьте: у человека такого уровня не было ни квартиры, ни постоянного места жительства в Баку. У него была только номинальная квартира. Он до последнего момента был прописан в доме КГБ на проспекте Кирова, угол проспект Азербайджана. Где висит мемориальная доска Зарифы Азизовны. Но как таковой у него квартиры, по существу, не было. Он всю жизнь, как я говорил, прожил за забором, за государственным забором. И образ жизни его всегда был на чемоданах, все вещи в коробках, даже нормально развесить вещи в шифоньер не мог.

Жил он с семьей после того, как стал 1 секретарем ЦК, в государственном коттедже на улице Дружбы молодежи да в летней резиденции в поселке Загульба, доставшихся ему в наследство от прежних правителей.

В городской правительственной резиденции на «Гянджлике» (мы ее между собой называли объект «73»), кроме него, жили второй секретарь ЦК, председатель Президиума Верховного Совета, председатель Совмина и командующий Бакинским округом ПВО. На территории резиденции стояли пять двухэтажных коттеджей. И еще большой гостевой дом - для приезжающих зампредов Совмина СССР, союзных министров. Гейдар Алиевич с семьей и детьми проживал в типовом коттедже, ничем не отличавшемся от тех, в которых размещались другие руководители.

На первом этаже - холл, раздевалка, кухня, столовая. Плюс помещения для обслуживающего персонала. Наверху - две или три спальни. Был на территории еще и спортзал с бассейном, у нас там своя комната имелась, которой один только Гейдар Алиевич по утрам пользовался. Бассейн, плавание - это была его страсть. Он использовал любую возможность, чтобы поплавать. У него по утрам было так заведено: минут 40 быстрой ходьбы по территории дачи, после этого - комплекс гимнастических упражнений и еще минут сорок, полчаса - плавание вольным стилем. И так практически каждый день. Если не было каких-то спешных дел, важных мероприятий - кого-то встретить, куда-то уехать. Была на территории и сауна, но он туда не ходил. Только плавание, ходьба и утренняя гимнастика.

– А гимнастику он делал сам или под наблюдением врача?

– Нет, врачей он всегда принимал в штыки. У нас был методист Жилищев, с физкультурным образованием. Он наблюдал за занятиями, иногда мерил Гейдару Алиевичу давление до нагрузки и после.

– В 70-е годы он больше в городе жил или в Загульбе?

– В Загульбу ездили только летом. Порой, очень редко, в зимний период он мог наведаться туда на выходной день. Рабочие-то дни «под завязку» забиты. На территории Загульбы – система таких же коттеджей. Потом построили новый гостевой дом, но он там ни разу не жил до отъезда в Москву, да и потом, уже будучи членом Политбюро и наезжая в Баку по делам, он в этом гостевом доме не останавливался. Бассейн там специально построили, это была его мечта.

Э.А. – Как Гейдар Алиевич отдыхал, куда ездил в отпуск в 70-80-е годы?

А.И. - Не часто, не каждое лето, но все же удавалось выбраться вместе с семьей на отдых в Ялту. Но вообще, это только называлось отдыхом. Сама дача расположена в горах. От нее на машине надо ехать к морю, минуты три-четыре. Море тоже огорожено, везде охрана. Плавал он великолепно. Я, молодой, за ним не поспевал - и на спине, и так, потом исхитрился его на лодке сопровождать. Гейдар Алиевич очень долго плавал. Плавание было для него самым любимым занятием на отдыхе. Он практически даже и не загорал. Затем садились в машину и возвращались на дачу. За это время фельдсвязь приносила огромное количество пакетов: материалы Политбюро, переписка из Москвы, газеты. После обеда он уже на море не выезжал, садился и работал. Вечером на дачу иногда привозили кино, он любил киножурналы «Новости дня» и «Фитиль», или если какие-то новые фильмы, снятые азербайджанскими кинематографистами. Вот и весь его отдых - час-полтора на море да кино. А ведь в Крыму летом много всяких развлечений: всевозможные конкурсы, артисты. Ни на какие концерты в Ялте он не ходил.

Один раз за лето генеральный секретарь ЦК КПСС устраивал в Ливадии своеобразную тусовку: дружеский вечер для всех руководителей, которые в тот период находились на отдыхе в Ялте. Кроме того, Гейдар Алиев мог быть приглашен в резиденцию к генсеку, если тот принимал каких-то гостей из социалистических стран, или если какой-то вопрос был напрямую связан с Азербайджаном.

Я видел, как Брежнев встречал его на своей даче в Ялте. Видно было, что нас по-особому принимают. Леонид Ильич сам выходил, вместе с женой, тепло обнимались, по всему чувствовалось, что Брежнев ему очень рад.

Все стремились попасть на госдачу в Ялте в тот период, когда там отдыхал Брежнев. Но не каждому по иерархии, по протоколу выделяли там место. Многие члены Политбюро не могли туда попасть. А Гейдар Алиевич тогда еще кандидатом в Политбюро был. Но когда Брежнев был там, Гейдар Алиевич мог приехать в любое время отдохнуть. Они отдыхали на четвертой даче в Мисхоре. Мисхор – это под Ялтой. А Брежнев на Первой даче отдыхал в Ливадии.

И в аппарате Кремля к нему чувствовалось особое отношение. Со стороны окружения Брежнева, помощников, всего аппарата. К Гейдару Алиевичу в то время относились так, как ни к одному из первых секретарей. Тогда Шеварднадзе был кандидатом в члены Политбюро, Кунаев был секретарем ЦК и членом Политбюро, и Щербицкий был. Но ни к кому не было такого отношения. Даже по количеству визитов. Брежнев ни к кому столько не ездил, как к Алиеву. В конце сентября 1982 года он был в Баку, а в ноябре - умер, то есть почти за месяц до смерти он был в Баку.

Э.А. - Как вы думаете, чем это объяснялось такое отношение?

А.И. – Хорошее отношение к нему складывалось благодаря отличной работе и его личному обаянию. Вот сейчас приходится общаться с бывшими работниками девятого управления, мой сосед из охраны Андропова, рядом - ребята Шеварднадзе. Но ни с кем так много не беседуют о бывшем подопечном. Кто ни встретит, сразу начинает вспоминать и обязательно вспомнит, как где-то сталкивался с Гейдаром Алиевичем по работе. И действительно, он был - кладезь ума. Он сегодня с архитекторами разговаривает как архитектор, завтра со строителями-монтажниками как монтажник, с медиками, со связистами, с транспортниками, с деятелями культуры. Он курировал больше двадцати министерств. Минсвязи, МПС, Минздрав, кино...

Э.А. – Гейдар Алиев любил ездить, общаться с народом. Расскажите о предпраздничных походах Алиева в магазины.

А.И. – В конце семидесятых – начале восьмидесятых годов возник дефицит продуктов. Продукты были... Но были и сложности. И у него была традиция перед праздниками - посмотреть, как идет торговля в городе. Это были незапланированные выходы. Он мог даже меня об этом не предупредить. Садился в машину. Например, с работы едем домой. В сторону «Гянджлика». Маршрут - через Азнефть, вниз по Чкалову. Подъезжаем к Коммунистической, сигнальщики направо на трассе стоят через проспект Нефтяников, а он говорит: «Толик, ну-ка давай налево». В сторону Крепости и вниз на улицу Зевина. И заходит во все магазины по пути. Представляете: ЗИЛ уже один, впереди нет сопровождения. Нам могли перекрыть дорогу. Не успеешь за это время ни в КГБ сообщить, ни в МВД. Ну, потом приспособились. Министр Джафар Велиев, генерал КГБ Юсифзаде Зия Мамедович. Они где-то тайком стали машину держать и старались за нами успеть, проскочить для того, чтобы хоть как-то обеспечить общественный порядок при таких незапланированных выездах.

Он в магазинах интересовался всем: ценами, ассортиментом. На улице Рашида Бейбутова, угол 28 апреля, продуктовый магазин был «крутой». Я всегда вспоминаю этот случай. Он подошел, на прилавке лежит аппетитный тамбовский окорок. Он у меня спрашивает: «Саша, деньги есть?». Рублей пять, наверное. А министр МВД Велиев Джафар Джабраилыч за меня отвечает: «Есть». - «Я не тебе говорю. Саша: есть? Ну, килограмм купи». Продавщица завесила больший кусок. Я в кассу подошел - 3 рубля 70 копеек. Потом еще в какой-то магазин заглянули. Приехали в резиденцию. Зарифа Азизовна всегда его встречала. «Зарифа, посмотри, какой подарок я тебе купил!».

Один раз мы ехали в какое-то неурочное время, через проспект Строителей к «Олимпу» спускались. То ли кого-то встречать, то ли еще что-то. В общем, выехали мы рано. Обычно ведь возвращался домой он очень поздно, к часу ночи, особенно, если были какие-то подготовительные мероприятия, выступления или конференции. Около «Олимпа», не доезжая до него, Гейдар Алиевич говорит: «Слушай, я знаю, тут раньше хорошая пивная была!».

Зашли туда. Бедный парень, который там работал, перепугался, у него и пиво из кружек проливается, и руки трясутся. Выпили по кружке. То есть ничто человеческое ему не было чуждо. А потом он Толику, водителю, сказал: «А ты лишился этого удовольствия». Он любил подтрунивать над людьми.

…Когда уже были в Москве, он в Баку ездил отдыхать. Ну, как отдыхать - то его на макаронную фабрику приглашают, то в Хачмаз, то на встречу с общественностью.

Э.А. - А где он останавливался во время отдыха в Баку?

А.И. – На даче, в Загульбе. Даже не в новом, а в старом своем домике. Багиров уже был первым секретарем. Вышли мы на море, а я завел порядок плавать с ним. До меня это не было принято. Я за ним в воду. Он промолчал, ничего не сказал. Я ведь отвечаю за него. Моя смена - я несу за него полную ответственность. Тем более, море, тюлени... Или судорога человека сведет. Заплывал он далеко, до второй мели обязательно, потому что любил плавать в чистой воде. Он уходил далеко, потом параллельно берегу плыл. А Багиров любил теннис, катера. Смотрю, уже в Загульбе первые катера появились. При нем таких излишеств не было…

Как-то раз первый секретарь ЦК предложил Гейдару Алиевичу прокатиться на катере. Катер небольшой, прогулочный. Поднялись они на него вдвоем, я следом. Багиров говорит: «Саша, может, не надо? Мы как-нибудь сами». - «Не положено», отвечаю и сажусь на катер. Поплыли вдоль берега к Дому отдыха МВД. А Гейдар Алиев возьми да скажи: «Махнем в Дом отдыха КГБ, я давно там не был». Погода хорошая, народу на берегу полно: загорают, купаются! Гейдар Алиев с Багировым спрыгнули с катера в воду и поплыли к берегу. Отдыхающие узнали их, поднялся шум, переполох. Весь пляж сбежался!

Еще то зрелище: член Политбюро и 1-й секретарь ЦК в одних плавках! Гейдар Алиев со всеми здоровается, шутит, многих чекистов сразу вспомнил. Директор дома отдыха Халилов на своей «Волге» тоже к берегу подкатил. В общем, пообщался Гейдар Алиев с народом, порасспросил, кто как живет. Пора возвращаться. Подплыли они к катеру, а он не заводится. Что делать? «Волга» Халилова пока на берегу стоит. Решили в обход к даче добираться.

«Мокрые, в плавках, садимся в машину. Они вдвоем сзади, я – рядом с водителем. Подъезжаем к «первой» даче, шофер сигналит. А там ворота закрыты, охрана-то знает, что Алиев на берегу с Багировым… Продолжаем сигналить. Выходит милиционер, рукой машет, нельзя, дескать. Потом разглядел меня на переднем сидении в плавках, растерялся. Я ему говорю: «Двери открывай скорее». Гейдар Алиевич смеется. Тут погода начала портиться. На берегу «первой» дачи народ собрался. Мы возили из Москвы в Баку свои машины и брали московских водителей. Гляжу, стоят на берегу наши водители, заместитель мой Виктор Иванович Немушков, а также Юра Камаев. Все стоят и смотрят в море. Гейдар Алиевич шепчет: «Тихо, сейчас подъедем, для них сюрпризом будет». Они оборачиваются нам навстречу, и мы видим, что на лицах тревога. «Что случилось?». Отвечают: «Ильхам за вами отправился». И вот тогда я впервые услышал, как Гейдар Алиевич выругался. Оказывается, Ильхам лодку вызвал из соседнего турлагеря «Гянджлик», какую-то плоскодонку, и поплыл за нами. А погода-то испортилась, волны пошли. Гейдар Алиевич на Юру Камаева напустился, я тоже своих ругаю, как могли парня одного отпустить. Гейдар Алиевич спрашивает у меня: «Что делать?». Я говорю: «Сейчас машину в Загульбу загоню, и кого-нибудь пошлем искать». Вдруг слышим, катер тарахтит, Ильхам возвращается…

Перемена в судьбе. Переезд в Москву

Э.А. - 10 ноября 1982 года умирает Брежнев. Вы, естественно, поехали на похороны?

А.И. – В этот день мы были в Баку, приехали с ним в ЦК. Я заступил на работу. Немного времени прошло, мы в приемной – Рафаэль Аллахвердиев и я. В это время звонок по ВЧ. На звонки отвечал Рафаэль. Поднимает трубку, пошел соединять, выходит из кабинета и говорит: «Это Александров–Агентов звонил, помощник Брежнева».

Глазок погас, связь закончилась. И в это время звонок из кабинета. Рафаэль зашел, потом выходит, говорит: «Тебя зовет». Захожу, он мне говорит, что надо лететь в Москву. Я собираюсь вызывать спецотряд. Он говорит: «Никаких спецотрядов, мы через полтора-два часа должны вылететь. Свяжись с начальником нашего «Аэрофлота» Вагифом Садыхлы, пусть подготовят самолет». Для меня это невероятно. Все равно звоню в 9 управление КГБ СССР, в Москву, объясняю ситуацию - мы обязаны информировать о том, что вылетаем. Объясняю, что заказал охраняемый вылет, но экипаж не нужен, летим машиной азербайджанского «Аэрофлота». Звоню Садыхлы. Говорю, что надо машину срочно готовить, 134-й самолет, Гейдар Алиевич просил именно этот самолет. Он в шоке. Надо найти свободный самолет, свободный экипаж, времени всего два часа. Звоню в КГБ Азербайджана, чтобы по своей линии они тоже как-то аттестовали, подготовили пилотов, потому что это нонсенс для кандидата в члены Политбюро лететь неизвестно на чем. Из Москвы уже звонят - что вы там творите? Я говорю, что летит мой охраняемый, это его указание. Домой послали, какие-то вещи ему привезли. Летим втроем: Гейдар Алиевич, я и Рафаэль. Приехали в аэропорт. Командиром корабля, помню, был молодой парень. Я подошел к нему, пока Гейдар Алиевич прощался, сказал что-то ободряющее. Обычно спецсамолет бывает оборудован диванами, а здесь салон - обычный. Пустой самолет и мы втроем - непривычно. Садыхлы связывался с Министерством гражданской авиации, получил разрешение. В общем, полетели. И никто, даже Гейдар Алиевич не знает, из-за чего летим. Буквально накануне показывали Брежнева. 7 ноября, он на мавзолее стоял. Гейдар Алиевич узнал все только тогда, когда мы прилетели - у встречающих. Рафаэль сразу в постпредство махнул. А Гейдар Алиевич, когда был Первым секретарем, в Москве останавливался в гостинице «Октябрьская» - управления делами ЦК КПСС. За ним был закреплен 304-й номер. Это была самая крутая для того времени гостиница. Там из охраняемых людей, кроме Гейдара Алиевича, останавливались Бодюл из Молдавии, Гафуров из Туркмении и Демирчян из Армении. Были еще на Воробьевых горах гостевые домики, но они использовались для иностранных гостей.

Итак, Рафаэль поехал в постпредство: он материалами Политбюро занимался. Приезжал, сообщал, что прибыл, давал свои координаты. И уже все пакеты, все материалы фельдслужба ему туда привозила. Гейдар Алиевич в Москве один передвигался, хвостовую машину давали для охраны. Без меня. А я ведь один приехал, мне надо его вещи убрать, костюмы, чемоданы распаковать. Гейдар Алиевич сразу поехал в ЦК…

Потом, соответственно, похороны, пленум. На пленуме выбирают его членом Политбюро. Это было 22 ноября. Мы радуемся, что из первых секретарей было два члена Политбюро - Щербицкий и Кунаев, а теперь вот и Алиев стал.

Э.А. – Поздравляли его? Как это было?

А.И.- Да, приехал он из Кремля, уже объявили по радио. Он небольшой ужин дал в «Октябрьской» для своих, Зарифа ханым тоже там была, она находилась в Москве. Она к Ильхаму приезжала. Ильхам тогда уже учился в МГИМО. И Севиль тоже была в Москве, работала в Институте востоковедения. Они с Махмудом в Москве жили.

Так что собрались в ресторане «своим кругом», и нам Гейдар Алиевич разрешил по «соточке» махнуть. И для нас праздник - мы послезавтра прилетим в Баку с членом Политбюро. На следующий день Сессия Верховного Совета СССР. На сессии его назначают первым зампредом Совмина СССР. И тут мы начинаем переживать: он переезжает, а мы остаемся.

Э.А. - А как это случилось, что он вас в Москву забрал?

А.И. – К вечеру он приехал с сессии, они с Зарифой Азизовной поговорили, потом она меня вызвала в номер. Он, кажется, куда-то отъехал. Она говорит: «Саша, папа хотел узнать твое мнение по поводу всего происшедшего, нам придется переезжать в Москву. Ты поедешь с нами?». У меня аж дыхание перехватило: какой смысл задавать вопрос, если такие люди, как вы, ваша семья предлагают мне такое. Я даже мечтать об этом не мог, и я без всяких колебаний... «Нет, нет, - говорит она, - это серьезный вопрос, ты с Ирой посоветуйся». - «Семья у меня такого же мнения, говорю, что бы ни было, мы с вами. Для меня это высокая честь». Но все же позвонил в Баку, хотя уже поздно было, и говорю, мол, вы слышали, новости, сегодня сообщили. Наверное, надо будет переезжать в Москву. Ну, мои, естественно, тоже обрадовались. Я и сейчас говорю совершенно искренне: я готов был с ними куда угодно, потому что за эти три-четыре года я с этими людьми так сроднился, что просто не представлял себе жизнь без них.

Э.А. – А каким было состояние Зарифы ханым?

А.И. – Вы знаете, скажу честно: особой радости, восторга не было. Жаль было покидать насиженное место, родину, родных и близких. Но, конечно, ей было приятно, что Гейдара Алиевича так высоко вознесли.

На следующий день мы летим в Баку, ему дали время на выбор преемника, завершение своих дел в Баку, с тем, чтобы он вернулся седьмого декабря. Позвал он меня в самолете к себе, посадил напротив и говорит: «Мне Зарифа Азизовна сказала, что ты не против». Я говорю: «Гейдар Алиевич, я верой и правдой, душой и сердцем прикипел к вам, вы оказываете мне такую честь». – «Да, я тебя назначу начальником. Весь штат кадров будешь сам подбирать. Все это возлагается на тебя». Прилетели в Баку. Я уже вроде как при нем. В машину сажусь. Из аэропорта едем по маршруту, не помню, на работу ехали, или домой. И вот он едет по дороге, а у него слезы в глазах. «Помнишь, - говорит он, - какие эти деревья были маленькие. Маслины эти вдоль дороги». А он за это так болел. Когда из Загульбы ездили город, в период, когда только сделали эти посадки, если он видел, что лунка где-то сухая, сразу приказывал выяснить, чья это территория, какое НГДУ или завод, что за безобразие, почему не поливают. И вот он говорит: «Посмотри, как выросли деревья, все это мой труд». И растрогался, что все это оставляет.

Э.А. – Он ничего не говорил, с каким настроением уезжает? Как вам казалось, ему хотелось покидать Баку, уезжать в Москву на новую должность?

А.И. – Ну, во-первых, в самолете я понял, что он не думает прерывать никаких связей с Баку. Даже мне говорил: «Мы будем приезжать в Баку. Ты не будешь жить в гостинице». Дело в том, что у меня не было в Баку своей квартиры. И он тогда сказал: «Я решу твою жилищную проблему. Когда мы будем приезжать в Баку, ты в гостинице жить не будешь. Я дам команду, чтобы у тебя была квартира». Он свое слово сдержал и там даже по его указанию сделали ремонт. Это уже говорит о том, что он не собирался разрывать связей с родиной и никаких дурных предчувствий у него не было.

Знаете, я слушал какие-то радиостанции, какие-то анализы, прогнозы - «Голос Америки», «Свободу». Они еще раньше говорили о его выдвижении. Разговоры начались за год до его назначения, о том, что у Алиева такая перспектива. Он поехал на Кубу, поехал в Мексику в 1980 году в качестве главы делегации. Это была делегация президиума Верховного Совета СССР. Во всех своих зарубежных визитах Гейдар Алиев был в качестве руководителя правительственных делегаций СССР, рядовым членом никогда не был.

На Кубе его в составе делегации Верховного Совета принимал Рауль Кастро. Мы летели в Мексику, но задержались на Кубе на день, два для адаптации к климату. По пути, в городе Шаннон в Ирландии тоже посадка была. Его и там принимали на высоком уровне, премьер-министр сам приехал в аэропорт. Словом, к моменту назначения первым зампредом Совмина СССР Гейдара Алиевича и за рубежом хорошо знали.

Э.А. – Но он вам не говорил, хотел или нет ехать в Москву?

А.И. – У него вообще не было никогда такого желания. Разговоров об этом было много, где-то там услышишь по «Голосу Америки» или получишь иностранную прессу, скажешь ему: «Вот там о вас лестно отзываются, пророчат место в Политбюро, переезд в Москву». Он отвечал: «Если бы я хотел, я давно бы решил этот вопрос».

У него все было связано с Азербайджаном. Он часто говорил о том, что благодаря Алиеву не только азербайджанский, но и весь мусульманский мир поднял голову, что членом Политбюро стал азербайджанец – вот это была для него гордость, стимул.

Э.А. – Как вы обустроились в Москве?

А.И. – Когда его избрали в Политбюро и вплоть до отъезда в Баку 28 ноября в Москве стало усилено работать Девятое управление КГБ СССР и Управление делами ЦК КПСС по предоставлению ему жилплощади. В этот промежуток - с 22 по 28 ноября его провезли по загородным дачам, чтобы предоставить жилье. О городской квартире вопроса еще не было, он считался бакинцем, был Первым секретарем. Но все знали, что ему скоро возвращаться в Москву, и ему надо жить не в гостинице, а в какой-то квартире. Чтобы было постоянное место жительства. Показали несколько дач. Он остановился на Горках-10, дом 7. Это поселок. Есть Горки-2, Горки-10. И вот на территории это поселка Горки-10 была дача номер 7.

Э.А. – А кто на этой даче до него жил?

А.И. – Катушев. Тоже был членом Политбюро, занимался сельским хозяйством. Ехать туда надо было – Рублево, потом Рублево-Успенское шоссе, Одинцовский район. Езды 35 минут. Гейдар Алиевич постоянно - и зимой, и летом жил у себя на даче. Там все было оборудовано для жилья, для работы. А квартиру на Алексея Толстого дали гораздо позже. Уже здесь в Москве.

Э.А. – А куда вы поехали по приезду в Москву?

А.И. – 7 декабря прямо из аэропорта мы отправились в Кремль. Въехали через Боровицкие ворота к зданию Совмина. В обиходе мы называли его «Уголок», а официальное название - корпус № 1 комендатуры Кремля. Там проходили заседания Политбюро, размещался кабинет Генерального секретаря. И там же работали Председатель Совета Министров и его заместители.

Гейдару Алиевичу отвели кабинет номер 57 на втором этаже, под музеем-квартирой В.Ленина. Солидный, большой кабинет, его в свое время занимал В.Молотов.

Его кабинет, потом две комнаты секретариата, охраны, потом малый зал для заседаний Совмина и большой зал заседаний Совмина. Большой зал для Комиссии по оперативным вопросам, которой он руководил плюс ко всем нагрузкам по министерским делам и социальному направлению. Он проводил еженедельные заседания КОВ. И в отсутствие председателя Совмина заседания он в основном проводил. А Политбюро, кабинет Генсека были выше, на третьем этаже.

На дачу мы только вечером приехали. И Зарифа Азизовна с нами полетела.

Э.А. – Как она жила эти годы в Москве? Она там тоже работала?

А.И. – Конечно. В Баку она работала в Институте усовершенствования врачей и была прикреплена со всей научной деятельностью к шинному заводу. А здесь занималась активной научной работой. Практики у нее в то время не было. Она была, кажется, в штате института Гельмгольца. Постоянно работала, участвовала во всевозможных симпозиумах, научных конференциях, совещаниях, выступлениях. Существовал круг офтальмологов, с которыми она постоянно общалась.

Потом им дали квартиру на Алексея Толстого. Алексея Толстого, 15 – это их единственная квартира. Сделали там ремонт, обустроили неплохо, по тем меркам. У них было четыре комнаты. Такие маленькие клетушки. И там он и жил до конца, пока не переехал в Баку.

У Севы своя была квартира. Они с Махмудом в Москву раньше уехали. Сева работала в институте востоковедения, Махмуд - в КГБ .

Ильхам тоже жил в Москве. Он студентом был, а потом аспирантом. Он женился рано, в 1983 году, после переезда Гейдара Алиевича в Москву. В начале года, январь или февраль.

Э.А. – Гейдар Алиевич с Зарифой ханым одни в Горках-10 жили? Или с детьми?

А.И. – Они все вместе жили на даче. Потому что так Гейдар Алиевич хоть вечером мог кого-то видеть, общаться. Сын с женой Мехрибан и Сева с зятем Махмудом тоже потом переехали на дачу. И он, и Зарифа ханым очень хотели, чтобы дети с ними жили. Там была невероятная любовь детей к родителям, родителей к детям. Они все были настолько привязаны друг к другу! Всю семью он собрал под одной крышей, что доставляло ему огромное удовольствие.

А московская квартира была ему неудобна во всех отношениях. Он ведь большой любитель был утром ходить. Заниматься физкультурой. В Москве никуда не выйдешь, не по лестницам же бегать. К тому же он был действующим членом Политбюро, ему бы не дали просто так ходить. Да и машины вокруг. Для его здоровья, для трудоспособности ему было удобно жить на даче.

Э.А. - А у Гейдара Алиева или Ильхама личных машин не было?

А.И. – Нет. Не было ничего. Да он первую машину Ильхаму купил в 1987 году, уже после своей отставки. А Ильхам умел хорошо водить машину. Мы его в Баку научили. У Гейдара Алиевича были только служебные машины. Хотя, он рассказывал, какая у него «Победа» была, когда он еще в КГБ работал. То ли зампредом, то ли начальником отдела.

Э.А. – Своя «Победа»?

А.И. – Да, собственная машина. Джалал муаллим всегда за ней ухаживал. Но истории этой машины я не знаю. Наверное, в 50-60 годы ему выделили деньги, и он купил машину. Но он практически на ней не ездил никогда.

Э.А. – А сам он водить умел?

А. И. – Я не видел. Уметь он умел. Но тяги к машинам, как у Брежнева, у него не было. Единственной его слабостью были плавание и физкультура. Ведь даже, находясь в Крыму, он только полдня посвящал лично себе. А там много было всяких развлечений: всевозможные конкурсы, тусовка, артисты. Ни на какие концерты в Ялте он не ходил. В Баку это да, он любил ходить по театрам, в филармонию. Но тем самым он облагораживал партийно-хозяйственный актив республики. Два раза в месяц в филармонии проходили симфонические концерты с Ниязи. Многие были недовольны, но кто мог тогда слово лишнее сказать, наоборот, рвались билет получить, чтобы попасть на эту тусовку.

Э.А. - Расскажите, как начинался в Москве рабочий день Гейдара Алиевича.

А.И. - На даче территория была большая. Обнесена забором, сигнализацией. Внутри и ровная площадка, и лесочек имелся, и оранжерея, даже парник, чтобы они круглый год могли есть помидоры.

До мая 1983 года я тоже у них на даче жил. Жена приехала, когда уже мне дали квартиру в том же 83-м году. На даче дом стоял и отдельно служебный домик. Там я и жил.

Э.А. – Во сколько вы его будили?

А.И. – Ровно в шесть часов.

Э.А. – Почему так рано?

А.И. – Чтобы он весь моцион свой совершил. В девять часов он уже был на работе. 10 минут умыться, на одевание уходило еще 10 минут. Минимум минут 40 он ходил. Это уже почти час. Еще 10 минут зайти переодеться в спортивные шорты и заняться физкультурой. И еще плавание.

С поста меня охрана будила без пяти шесть. Мне очень было жалко будить его. «Гейдар Алиевич, доброе утро, шесть утра». – «Спасибо». И через десять минут он уже был готов.

Э.А. – В котором же часу он ложился, если в шесть вставал?

А.И. – Программа «Время» заканчивалась в половине десятого, без двадцати десять. Пока немного чаю попить, поговорить с домашними. Уже 12 часов. Вот и получается, что спал он часов пять-шесть. И так все время. Это если не было каких-то чрезвычайных дел. Наверное, организм был к этому приспособлен. В воскресенье, особенно в зимний период, светает поздно. В семь часов он уже сам зажигает свет. Мне звонят с поста, сообщают, что свет зажегся. И в Баку он так же рано вставал, в шесть-семь. В девять часов уже на работе. До 3-4 ночи, бывало, работал. Мы ехали - улицы пустые, никого нет, все спят.

Э.А. – Какой же крепкий был у него организм, что при таких нагрузках он до 80 лет дожил.

А.И. – Его держали умеренность. И распорядок. Его отношение к еде. Он не позволял себе переедать. И, мне кажется, плавание. Вот в Крыму сколько плывешь за ним, вроде бы я и моложе, а он вперед и вперед...

Э.А. - А вечером, когда он приезжал, они с Зарифой ханым ужинали вместе?

А.И. – В зависимости от ситуации, когда приедет. Ей иногда, может быть, невмоготу становилось. Где-то что-то перехватит, перекусит. И потом, ужин был своеобразный. Полувареная рыба, причем, не осетрина. Повара у нас были высокой квалификации. Они в рыбу чернослив, творог клали, маленькие орешки, все это запекали. Вкусно получалось. Еще он фрукты любил: яблоки, виноград, инжир очень любил. И в Загульбе, когда жили, он утром вставал, спускался вниз пешком к морю и по пути обязательно 5-6 ягод инжира скушает.

Э.А. – В Баку он был заядлым театралом. А в Москве? Он посещал зрелищные мероприятия?

А.И. – Ходил, в театр очень много ходил. Был, например, на премьере пьесы Шатрова «Так победим!». На «Утиной охоте» Вампилова был. Посетил музей-квартиру Толстого. Ну, во-первых, по долгу службы, Министерство культуры ведь тоже он курировал. Но в основном его приглашали. Он даже был у Хазанова на концерте. Там была новая программа, когда уже можно некоторые вольности со сцены говорить. Ему понравилась критика в адрес руководства страны. После концерта он зашел к Хазанову, высказал свое мнение. Он всегда заходил к артистам после спектакля. Не было такого, чтобы не воздать должное деятельности мастеров искусства. Вот даже театр эстрады - вроде не престижное место, но, тем не менее, он пришел за кулисы к Хазанову и высказал свое мнение по поводу спектакля. Он ежегодно посещал Международную книжную ярмарку на ВДНХ. Там к нему многие подходили, обсуждали план проведения выставки.

Он был куратором Академии наук, Министерства культуры, Гостелерадио и пр. Он со всеми проводил коллегии, по крайней мере назначение министров входило в его функции. Он часто встречался с деятелями российской интеллигенции. И они все в Баку приезжали потом, когда он стал президентом, и все с благодарностью, с любовью вспоминали эти встречи и говорили: «Вы помните, вы то-то для нас сделали». Он очень много помогал. К нему при мне приходили покойный Ролан Быков, Юрий Никулин. Например, строительство нового цирка Никулина на Цветном бульваре началось с подачи и при активном участии Гейдара Алиевича. И реформы в образовании и здравоохранении, над которыми он работал в больнице, после инфаркта. Туда, к ЦКБ на Мичуринском съезжалось столько правительственных машин, что эта больница никогда одновременно столько не видела. А сейчас эти заслуги себе Лигачев приписывает...

Гейдар Алиевич всегда посещал выставки, художественные мероприятия, вернисажи. Он помог в становлении Шилова, тогда еще совсем молодого художника. Он посещал его выставку, у Церетели бывал на мероприятиях. За эти годы, пока он был здесь, в Москве, я знаю точно, он помог в ремонте Музея искусств имени Пушкина, директор этого музея Антонова Ирина Александровна до сих пор вспоминает об этом. Когда она выходила от него, видно было, что она обязательно что-то скажет о нем хорошее.

Да и кто бы ни заходил, ни разу не было, чтобы вышли недовольными. Все равно, решен вопрос - не решен. Люди выходили какие-то… возбужденные что ли, восторгаясь его умом, обходительностью. Он помог Роллану Быкову с созданием его Киноцентра. Гейдар Алиевич готовил всю необходимую документацию, потом на Совмине утверждали, последняя подпись была Рыжкова, естественно.

Юрий Андропов очень ценил Гейдара Алиева. Доказательство - вторая звезда Героя Социалистического труда, которую ему дали в честь 60-летия. Вызвали в Политбюро, зачитали указ о награждении. Вернулся он оттуда с хорошим настроением. Вошел с одной звездой, вышел с двумя. В его кабинете в тот день было очень много народа. Неимоверное количество, все пришли поздравить. А уже вечером отметили. Дома, в своем кругу. Все дни рождения отмечались в своем кругу, дома. Даже в этот день он приехал на дачу очень поздно. Никого из посторонних не было, да и никогда не было. У них это не было принято. Торжество заключалось в том, что после приезда «папы» все садились за стол, блюда какие-то там необычные. Праздничный обед и ужин одновременно. Вот и все дела…

…Он любил ездить по Москве. Не по магазинам, а просто посмотреть. Когда флаги висели, где-то какая-то иллюминация перед праздничными днями, он всегда менял маршрут: «Давай, посмотрим Москву». Сюда на смотровую, на Ленинские горы приезжали.

Трагедия теплохода «Адмирал Нахимов»

Э.А. – Расскажите, пожалуйста, о его работе во время аварии в Новороссийске.

А.И. – Это случилось 1 сентября. Он уже взял отпуск, мы должны были лететь в Баку отдыхать. Я это хорошо помню, потому что мой младший сын пошел в первый класс. Своего заместителя я тоже отпустил в отпуск, потому что в Баку я одного человека брал. Туда всю бригаду брать не было смысла.

Э.А. – Кстати, сколько у него было человек охраны?

А.И. – Больше 20 офицеров. Потому что он был членом Политбюро. Ежедневная смена - по три-шесть человек. Но охраняли только его. Семью тогда не охраняли. В охрану входил прикрепленный, водитель личной машины и выездная машина, сотрудники 9-ки. Там три офицера и водитель. Вот и получается шесть человек. Нас было трое. Я и два моих заместителя. Существовало 6-е отделение 1-го отдела (личная охрана) 9-го управления КГБ СССР – это была охрана Алиева.

Итак, первое сентября 1986 года, у меня выходной. И вдруг в три ночи звонок. Звонит мой заместитель: «Саша, сейчас передаю трубку Гейдару Алиевичу». А я не могу спросонья сообразить. И он говорит: «Саша, вызывай машину, я еду в Кремль».

Э.А. – Ночью?

А.И. – Да, С 31-го на 1-ое. Он уже в машине едет. «Мы, - говорит, - летим в Анапу на 2-3 дня». Я ничего не могу понять, может, думаю, поменял бакинский отдых на Анапу? «Там, - говорит, - такой же случай, как в Ульяновске, на 2-3 дня мы едем туда». Ну, естественно, я быстро собрал все, что можно, на 2-3 дня - чемодан, портфель, еще что-то. А прожили там почти 20 дней. Приехали в Кремль. Известие об аварии поступило, по-моему, в 10-12 ночи. За это время уже собрали всю правительственную комиссию. Он - глава комиссии. Самолет готов и весь оперативно-правительственный штаб уже едет во Внуково-2, потому что он член Политбюро и для него подготовлен отдельный самолет. И мы летим туда все вместе. Летим в Анапу, потому что в Новороссийске не было взлетно-посадочной полосы. Сели мы в Анапе, там нас встретил первый секретарь Краснодарского крайкома, и оттуда на «Чайке» мы сразу поехали в Новороссийск. Первым делом Гейдар Алиевич поехал по больницам. Сразу к людям, это он взял на себя сразу. Помню, в больнице женщина лежит, у нее лицо обгоревшее. Он говорит: «Вроде, пожара не было?» Понимаете, сразу вник в ситуацию. Окружающие заулыбались. Говорят: «Краска там разлилась и ей на лицо попала. Она стала стирать ее бензином». Он обнял ее: «Что же ты нас пугаешь? Ты и с краской хороша была бы». Словом, подбадривал пострадавших как мог. После этого поехали на место трагедии. Это, конечно, было ужасно. Мы на катере подошли к месту катастрофы. Камеру спустили под воду, показали ему затонувший корабль. А сверху вспомогательные судна стоят. У каждого своя задача. Вот мы с судна на судно и переходим. Подвозят нас на каком-то военный катере, с него поднимаемся на водолазную баржу, потом еще на какие-то суда…

Спасенных разместили, где только возможно. Город небольшой, в те годы не очень благоустроенный. Были задействованы все больницы, гостиницы, общежития. Гейдар Алиевич побывал у всех, кого удалось спасти, обещал оказать всяческую помощь. А к вечеру стали подъезжать родственники, получившие трагическое известие. Гейдар Алиевич дал команду собрать всех приехавших в местном клубе, чтобы поговорить с ними. Он категорически приказал: «Всех, кто идет ко мне, сразу пропускать, если есть какой-то вопрос, пусть говорят». Принимал всех без исключения.

Помню, одна женщина пожаловалась ему, что свидетельства о смерти заполняют неверно. Он взял свидетельство и обращается представителю Минздрава: «Вы написали, что смерть наступила в связи с утоплением. Хорошо, год-два мы будем помнить, а через десять лет его родственникам скажут, что он по пьянке утонул». Тут же собрали выданные свидетельства о смерти и по указанию Гейдара Алиевича выдали новые, на которых было точно указано, что человек погиб в связи с трагическими событиями в Новороссийске.

На следующий день подъезжаем к горкому партии. Видим, пожилой человек бежит: «Гейдар Алиевич, Гейдар Алиевич! Сыночек!». Повернулись, милиция пытается остановить его. Я вышел вперед, подвел к нему старика. Человек совершенно убит горем, пытается на колени перед ним встать: «Если вы не решите, никто не решит!». Оказывается, он накануне похоронил жену в Ленинграде, а дочка в круизе была. Тело дочери опознали, отвезли в Ленинград. Он хотел было дочку похоронить рядом с матерью, но какой-то местный чиновник в Ленинграде запретил это делать: «Вези на другое кладбище!». Мужчина вернулся в Новороссийск, чтобы решить вопрос с помощью Гейдара Алиевича. Он видел его работу по спасению людей и поверил ему.

Выслушал он этого старика и говорит: «Сейчас придумаем». Из горкома по ВЧ позвонил первому секретарю Ленинградского обкома. Сказал: «Я требую, чтобы этот вопрос был решен и настаиваю, чтобы того негодяя, райкомовского работника, который занимается этим делом, наказали по всей строгости». Сколько было подобных моментов!

В Новороссийске Гейдар Алиевич жил в захудалой гостинице «Бригантина». Обычный номер, не люкс. Мне сказал, чтобы я аккуратно собирал все квитанции оплаты за питание, за проживание. На ужин ему предлагают: «Гейдар Алиевич, у нас принято гостей угощать пельменями». – «Ничего мне не надо, никаких угощений. Ты, - говорит он мне, - знаешь, что я ем. Закажи и принеси».

Там все вопросы решались на его авторитете. Конечно, он страшно переживал. Когда он вернулся, на нем лица не было. За три недели - ни секунды отдыха. Однажды к нему на улице подошел какой-то парень, стал что-то объяснять. Я, естественно, тут же подошел, оказывается, это приехал сын капитана теплохода. Гейдар Алиевич ему тихо говорит: «Убегай отсюда быстрее. Я буду молчать, не скажу, кто ты, чтобы с тобой не случилось трагедии. Тебе здесь не место. Как ты сюда вообще смог прийти! Уходи, пока тебя народ не разорвал».

Он вообще к проблемам людей, к их заботам относился очень внимательно. Принято ведь было в советский период, что любой секретарь райкома для всех царь и Бог. Шум, крик! У нас такого не было. Когда его встречали люди, когда к нему обращались, с ним разговаривали хотя бы 5-6 минут, все было от него просто в восторге. И не потому, что у него был высокий какой-то пост, а это просто человек был такой уникальный. До сих пор здесь в Москве, спроси о ком-то из бывших членов, соратников, как говорят. О том же Зайкове, Воротникове, Лигачеве. Стерлись все из памяти. Тот же Шеварднадзе нигде, никогда таким авторитетом не пользовался. Ауры не было алиевской...

И причем, такое огромное хозяйство на него было возложено. Одно только Министерство путей сообщения чего стоит. А его спартанская жизнь на БАМе, это целая эпопея.

О поездках по стране и за рубеж

А.И. – Командировка на БАМ где-то тоже полмесяца почти длилась. Мы из Москвы улетели в Братск 3 июня 1984 года. На 154-м прилетели. А потом от Братска до Владивостока, до Находки. Ту-154, вертолет, Як-40, поезд, причем Северомуйский туннель до конца не был пробит. Дальше шли пароходом. И уже обратно Ил-62. Вот так мы передвигались от Братска до Находки. Жили, где придется. В вагонах, в вертолете иногда спал. Он с министром путей сообщения Николаем Конаревым летал.

На БАМе он собрал совещание Совмина в Северо-Муйском туннеле. Представляете?! Он там ходил в робе, в сапогах. Его полностью переодели – во всякие фуфайки, телогрейки, каски, резиновые сапоги выше колена. И в туннеле он ходил по этой грязи, где все капает, льется. Там, на этой глубине, он устроил совещание. Собрались все министры, ответственные работники ЦК, которые, может быть, впервые в жизни попали в такую ситуацию. Мне кажется, это тоже сыграло большую роль в ускорении выделения средств на строительство, потому что он потом выступал в Политбюро по итогам поездки.

И плюс объездил и Владивосток, и Находку, и Комсомольск-на-Амуре. Там тоже проводил совещания с первыми секретарями обкомов. Он с ними говорил об их внутренних проблемах – авиазаводы, подводные лодки и т.д. За время этой поездки он познакомился с Россией, половину России объехал. А до этого были Вологда, Череповец, Казань, Барнаул. От Алтайского края он выдвигался депутатом Верховного Совета РСФСР. А от Азербайджана - депутатом в Верховный Совет СССР. В Казани были какие-то дела по МПС, там был единственный в стране завод, производящий путейные стрелки, он ездил по всем депо.

Э.А. - Выходит, он не был «кабинетным» членом Политбюро. Он за пять лет работы объездил, можно сказать, весь СССР.

А.И. – Да. От Москвы до Владивостока. И в Баку, когда приезжал на отдых, ездил по всем районам. Ездил в Худат, Хачмаз. Там хотели создать курортную зону. И он пробил, в конце концов, совместное постановление Совмина СССР и ЦК КПСС о развитии всесоюзной курортной зоны. Ведь он большое дело сделал тогда. Это было в 1986 году.

До 1982 года он ездил отдыхать в Крым. А потом, когда переехал в Москву, ездил вроде бы отдыхать в Баку. Но там никакого отдыха не было. Опять были поездки по благоустройству. То макаронную фабрику открывал, то завод глубоководных оснований. Эта кутерьма продолжалась постоянно. Все эти поездки только и были связаны с делом. Он видел, как народ живет, многим возмущался, гонял в хвост и в гриву всех этих первых секретарей в Азербайджане. И не только в Азербайджане, но и в России.

Э.А. – Он мне рассказывал в Нахичевани в 1990 году. «Вот говорят, что Алиев, Кунаев, Рашидов развалили СССР. Я сидел в Азербайджане, Кунаев - в Алма-Ате, Рашидов - в Узбекистане. Я когда был первым замом, всю Россию объездил. Я видел, в каком состоянии народ живет. Это тоже я натворил?» Вот он чем возмущался.

А.И. – В то время был дефицит продуктов, вы помните, ввели талонную систему. Он понимал, что много показухи, масло выставляют, мясо выставляют на прилавки, оцепят там по периметру, чтобы никто не пробрался туда, а эти дефицитные продукты показывают – вот, дескать, у нас все есть. Он тут же выводил на чистую воду: «Не надо мне этой показухи».

Э.А. –А чем он особенно возмущался?

А.И. – Бытом людей. Люди как-то были к нему расположены и все, что можно было, говорили ему. В ушах звенит выражение, так часто они его повторяли: «Если вы не поможете, больше не к кому обращаться. Ни обком, ни райком, ни горком ничего не делают». Просили обо всем. Часто письма передавали лично в руки, он говорил: «Возьми» и потом эту почту лично сам рассматривал. Я знаю, что он многим помог. И на встречах с активом. Были подготовлены какие-то цифровые показатели, ему их зачитывали, а у него всю жизнь было заведено: сначала все выслушать, а потом уже в лицо говорить руководителям то, что он увидел во время ознакомления с городом. Это был такой стиль работы.

Э.А – А какие у него были зарубежные поездки с 1982 по 1987 годы?

А.И. –Вьетнам, Северная Корея, Сирия, Югославия, Лаос. Он во всех поездках был главой делегации.

Э.А. – Интересно, что в основном восточно-азиатские страны.

А.И. - В Политбюро было распределение, кто за какой регион несет ответственность. Потом Африка еще была - Мозамбик и Ангола. Он во все поездки брал меня. Когда поехали в Мозамбик, помню, он меня отозвал из отпуска, без меня не улетал, ждал до последнего, пока не приеду.

Э.А. – А там не было никаких интересных или экстремальных ситуаций?

А.И. – Экстремальных ситуаций не было. Во Вьетнаме, когда он главой делегации был, Николай Рыжков у него в подчинении находился. Рыжков еще секретарем ЦК КПСС был, завотделом по экономике. А Гейдар Алиевич был уже тогда членом Политбюро. Потом, Валентина Терешкова, с которой он летал во Вьетнаме. В Югославии Анатолий Лукьянов был в составе делегации.

Э.А. – Мне Воротников рассказывал, как они на Кубе останавливались. Мы, говорит, тогда день с ним провели. С ним и с Александровым-Агентовым – помощником Брежнева. И они хотели с Фиделем Кастро встретиться, но что-то у них тогда не получилось.

А.И. – Они с Раулем Кастро встретились. Уникальность этих командировок по линии 9-ого управления - опять же возвращаюсь к быту. Это существует во всех аналогичных службах. Выезжает передовая группа из протокола и сотрудников 9-го управления. Ко мне приходят, как к руководителю его охраны. «Расскажите, пожалуйста, что надо подготовить для Гейдара Алиевича, какую кровать подготовить для него, какую постель?». – «Ничего не надо, и если он где-то увидит, что вы заранее готовились, будет недоволен. Лучше не появляйтесь. Идите, обследуйте трассу, места проведения мероприятий».

Э.А. – А в дороге он где кушал? У него был свой повар, возили свою кухню?

А.И. – Ни разу, никуда, кроме Вьетнама. И то, пришлось его просто убедить. Я стал его пугать, мол, Гейдар Алиевич там собак кушают.

Э.А. – То есть, он ел, что давали.

А.И. - Он никогда не брал с собой ни официантку, ни повара. С нами однажды Терешкова была в составе делегации во время поездки во Вьетнам в 1983 году. И он все время над ней подтрунивал. Пришли в какой-то ресторан, сели. Подали блюдо «Ласточкино гнездо», я хорошо запомнил название. И стали объяснять – это мужское блюдо для увеличения мужской силы.

Он говорит:

- Валя, – это тебе, наверное, надо.

А она шутку поддержала, отвечает:

- Что же мне, Гейдар Алиевич, одной, это и вам надо, так что давайте вместе кушать.

В Корее Ким Ир Сен впервые предоставил представителям другой страны свой огромный зал. В первый день он организовал прием, а накануне отъезда советская сторона давала ответный прием, где-то зарезервировали помещение. Когда Ким Ир Сен узнал об этом, он сказал: «Проводите прием в этом же зале». В истории Кореи не было такого, чтобы Ким Ир Сен предоставил кому-то свой главный зал для официальных торжеств. Он был просто влюблен в Гейдара Алиевича. Не только он, но и Хафез Асад, и Ле Зуан. Помню курьезный эпизод с ангольским лидером – Жозе Эдуарду душ Сантушем. Тот ведь был выпускником АЗИнефтехима. Гейдар Алиевич впервые заставил главу другого государства разговаривать по-русски. Помню, провели официальную часть, Гейдар Алиевич говорит: «Слушай, перестань ерунду городить, переходи на русский. Ты же шесть лет жил у меня на Родине». Тот засмеялся и перешел на русский язык. Наверное, впервые за всю практику. У него первая жена была русская. Он, кажется, в Сумгаите с ней познакомился, и сын от нее имеется.

Э.А. – Как ему работалось в горбачевский период? Вы как-то говорили, что они были друзьями, и жены их общались. А что произошло потом, по-вашему мнению?

А.И. – В октябре 1987 года, когда освобождали его кабинет в Кремле, Гейдар Алиевич показал мне из своего личного сейфа бумагу. Это была записка на клочке бумаги. Гейдар Алиевич мне сказал, что это было написано, когда с Зарифой Азизовной случилось несчастье. На Политбюро Горбачев передал ему эту записку: «Не вешай носа, мой друг, нас впереди ждут большие дела». В это время Зарифа ханым тяжело заболела и уже была обречена. Гейдар Алиевич был очень удрученным. Горбачев знал об этой ситуации и он хотел таким образом поддержать его. А потом что-то произошло.

Думаю, выступление Гейдара Алиевича на собрании по случаю дня рождения Ленина сыграло свою негативную роль. Нет, вы действительно возьмите какое-то сопоставление сделайте идей перестройки и его выступления 21 апреля 1985 года. Там же вся концепция перестройки изложена, и Горбачеву 25 апреля на пленуме уже нечего было говорить. Он повторял алиевские слова. Ну, по крайней мере, всю концепцию, изложенную Алиевым в этой речи. Так что это была банальная зависть, Горбачев боялся его авторитета…

Э.А. - Гейдар Алиевич был против антиалькогольной кампании. Помните эту дикую историю?

А.И. – Ну, еще бы. Она ему нервы здорово попортила! Гейдар Алиевич и с Рыжковым тогда круто разговаривал. Мы рядом стояли - его начальник охраны и я. Заседание Политбюро происходило в Кремле на третьем этаже, а их кабинеты были на втором этаже этого же корпуса. Поэтому они по лестнице спускались к себе в кабинеты и при нас продолжали спор. Он провожал Рыжкова к нему и потом возвращался к себе в 57 кабинет. Слышим, они спорят. Гейдар Алиевич говорит: «Как же это можно было принять такое постановление? Ведь сколько я бился за это дело, развивал виноградаство и виноделие, разве можно принимать такой закон?» Он был против антиалкогольного закона. И не столько закона, сколько против вырубки виноградников. А Рыжков говорит: «Ну а чего же, раз вы не голосовали, то и я не должен был голосовать? Деваться-то нам было некогда!» По всей видимости, он голосовал за этот закон, Алиев возмущался и говорил с ним на повышенных тонах, эмоционально!. Рыжков был слабоватый как руководитель…

Смерть Зарифы Алиевой

А.И. - Болезнь Гейдара Алиевича связывают с Новороссийском, с другими катастрофами. Но, мне кажеся, на него в большей степени смерть Зарифы Азизовны повлияла.

Э.А. – Когда это произошло?

А.И. - 15 апреля 1985 года.

Э.А. – Зарифа ханым долго болела?

А.И. – Трудно сказать. Она всегда была живой, подвижной и слегла уже в последние дни, может, за неделю до кончины. Все это произошло почти моментально. Она буквально сгорела. Зарифа ханым о себе совсем не думала, боялась, говорит, за Гейдара Алиевича. Ей плохо, она еле-еле ходит, а перед ним хорохорится.

Ее положили в ЦКБ на Мичуринском. По инициативе Гейдара Алиевича регулярно собирались консилиумы, на которые приходили и Блохин, и прочие светила. Гейдар Алиевич все время говорил, что еще есть возможность спасти ее. После консилиумов Чазов, Блохин, главный онколог - Трапезников советовали ему: «Того-то вызовите, такого-то специалиста попросите из-за границы приехать». По его просьбе 4-е управление Минздрава пригласило зарубежных светил в онкологии. Я помню, например, что в Москву для консультаций приезжал известный онколог из Франции.

Он был совершенно выбит из колеи. Каждый день с работы отправлялся в больницу. И каждый день после смерти Зарифы Азизовны ездил на кладбище. Брали цветы - гвоздики и розы. Было что-то страшное, когда она умерла. Он так плакал на похоронах!

Э.А. – Многих в те дни потрясло, с каким отчаянием, надрывом Гейдар Алиев, сильный, волевой человек, встретил горестное известие. Вы ожидали такое?

– Ожидал. Он пережил, допустим, гибель теплохода “Нахимов”, в поездках видел нелепые результаты действия партии на местах. Несправедливость своих земляков, соратников к нему (он их называл «ребята»), своих воспитанников, которые так мерзко поступили, оговорили его. Это он тоже нелегко переживал, но не в той степени, как смерть Зарифы Азизовны.

Мы взрослые люди, понимаем, что такое любовь, но то, что между ними происходило... Я с 28 лет наблюдал за их отношениями, для меня это эталон, что-то из ряда вон выходящее. Прожить вместе столько лет, иметь взрослых детей, изрядное количество внуков и сохранить такую трепетность в отношениях! Зарифа Азизовна вообще была необыкновенно обаятельным человеком. Ни одна фотография не может передать ее обаяния, улыбки, взглядов, манер - всех этих тонкостей женского обаяния.

Она встречает его, видит, что он не в настроении. Я спрашиваю: «Зарифа Азизовна, как дела?». А она ему улыбается, как-то повернется, и чувствуешь, что ей плохо, но молчит, не может мне ответить, что-то жестами показывает. А ему: «Гейдар Алиевич, все нормально». Она его всегда «Гейдар Алиевич» называла. Ей плохо, но она никогда этого не покажет. Она до последнего дня скрывала свое истинное состояние, свои страдания.

Знаете, это действительно, была большая любовь. Вот, например, прилетели мы с ним в Анголу. А у него было заведено: по приезде куда-нибудь первым делом позвонить Зарифе Азизовне, чтобы не беспокоилась. Если провожали Ильхама или Севу – то же самое: только приземлился самолет, тут же сообщить. И вот мы в Анголу прилетаем, подходит то ли офицер безопасности, то ли посольский работник. “Сейчас, - говорит, - ваша хозяйка звонила, спрашивала, сел ли самолет”. Она уже своими окольными путями постаралась что-нибудь узнать.

А какой у нее язык был сладкий! Она со всеми умела общаться. С обслуживающим персоналом на даче вела себя как ровня. Я ей говорил: «Зарифа Азизовна, вы мне разлагаете коллектив». Работает смена: повар, официант, горничная. Она утром проводит Гейдара Алиевича и идет на кухню. «Девчата, давайте чаю попьем». А ведь могла сказать и по-другому: «Принесите мне чай в столовую».

– То есть не вела себя как ханым.

– Абсолютно никаких “ханымских” наклонностей у нее не было. Садятся эти девочки с ней, чай пьют. Она поела немного и пошла заниматься своими делами. На следующее утро новая смена, она опять: «Девчата, давайте чай попьем».

– Прислуга ее любила?

– Ее все любили. Любовь ко всем Алиевым сохранилась до сегодняшнего дня. Люди из обслуживающего персонала, узнав, что я в Баку еду, звонили мне: «Гейдару Алиевичу привет передай». Когда он стал членом Политбюро, водители, выездная охрана, офицеры сами приходили, просились к Алиеву, хотели работать именно с ним. После отставки Гейдара Алиева многие сотрудники «девятки» стали просить меня: «Сделай так, чтобы мы получили его фотографию». И он им всем подписал фотоснимки. Я знаю, многие до сих пор берегут это фото как самую драгоценную реликвию, гордятся знакомством с этим человеком.

– Зарифа ханым, как и в Баку, супруга утром на работу провожала?

– Всегда. И обязательно, когда он уезжал, она вслед воду выливала. Каждый день, где бы они ни были. Даже, когда заболела, до последнего момента сама лила на дорожку…

Однажды в больнице, когда Гейдар Алиев разговаривал с врачами, а я остался в палате, она вдруг спрашивает: «Ты сегодня обедал?» Я поразился: «Разве вам сейчас до этого?» А когда мы приехали на дачу, оказалось, что она уже позвонила шеф-повару с упреком, почему, мол, Александра отпустили голодным. То есть даже на пороге смерти она о других заботилась…

Э.А. – Зарифу ханым откуда хоронили?

А.И. – Из Дома ученых. Народу было очень много, венков больше сотни. Тихонов пришел, он был тогда еще Председателем Совета Министров СССР. Тихонов, Громыко, Воротников, Зимянин, секретарь ЦК Капитонов… И руководство КГБ было. Чебриков, первый зампред КГБ СССР, Цинев - зампред КГБ, Агеев – это само собой.... Горбачева только не было, зато жена была, Раиса Максимовна, отсидела всю панихиду – от и до...

К Зарифе Азизовне проявили такой почет, такое уважение...

Э.А. – Я с Воротниковым говорила. Он сказал: мне кажется, что после смерти жены Гейдар Алиевич сильно сдал. Такой поникший был.

А.И. - Смерть жены на него очень сильно подействовала. И второй фактор – это трагедия в Новороссийске. Еще, конечно, его добивали бакинские дела, вся эта подлость. Помните, когда началась вся эта эпопея против него. Пошли письма: Гамбай Мамедов писал, физик какой-то Мехтиев. Потом антиалкогольная кампания. Сколько он бился против этого. А письма, они шли в ЦК, а ведь оттуда доходило до него... Его до болезни довели смерть жены и несправедливые пасквили из республики.

Э.А. – А кто организовывал эти пасквили? Багиров к ним был причастен? Или Вагиф Гусейнов?

А.И. – Ну, в этом не один человек участвовал.

Э.А. - И зачем это делали? Разве они не понимали, что пока Алиев наверху, республика в безопасности.

А.И. – Они понимали другое - используя особенности того времени, наговорами, наветами можно было добиться физического устранения человека... И стать полными хозяевами, князьями. Он бы уже не мог сказать: «Вагиф, а помнишь, как ты за мной так бегал? Кямран, а ты помнишь?..» Они хотели избавиться от его контроля. А почему Везиров, Муталлибов так подло повели себя по отношению к нему? Я же был свидетелем, как Везиров мучил звонками, все хотел встретиться с ним. А почему Муталибов так поступил ним?

Э.А. – Ну, с Муталибовым все ясно. Он хотел быть хозяином республики. Боялся авторитета Алиева…

А.И. - И никто не знал ранимости его характера, то, как он это болезненно воспринимал. Знаете, когда его сняли, меня вызывали в прокуратуру. Его ведь хотели привязать к узбекскому делу. Гдлян и его компания. Я еще в КГБ работал. Я позвонил, говорю: «Гейдар Алиевич, надо встретиться». Написали, что через меня передали якобы дипломат с деньгами из Узбекистана. Вы представляете?

Э.А. – Эти «оборотни» Гдлян и Иванов много честных людей тогда погубили. Но Алиев им оказался не по зубам…

А.И. – Зато нервы изрядно потрепали…

Болезнь и «странный» инфаркт

Э.А. – До инфаркта у Гейдара Алиевича были какие-нибудь проблемы со здоровьем? Он врачам-то хоть показывался?

А.И. – Он вообще не любил разговоров о своем здоровье. Когда ездили за рубеж в командировку, я ему представлял список делегации. Ну, сначала высокий уровень, это само собой, потом начинается Иванов, Петров и пр. Кумачев – это был прикрепленный к нему Минздравом личный врач. Потом Кумачев умер, его заменил Бородкин. Бородкин был диетологом. Гейдар Алиевич спрашивал: «А Кумачева зачем?» Я говорю: «Это врач, в делегацию». – «Что я, больной что ли?» Я-то знал его характер. Начинаю уговаривать: «Гейдар Алиевич, вы здоровый, вы крепкий. А там Иванов, Петров, они все больные люди, дальний перелет, с ними что-нибудь может случиться». Я знал его характер: когда он ласково может сказать, а когда накричать на меня.

Однажды мы поехали на частное мероприятие в субботу. Гейдар Алиевич поручил, чтобы мы поехали без сопровождения, без милиции, трассы и всего комплекса мероприятий. Мне все равно нужно было доложить дежурному 9-го управления, я иначе не мог. И когда мы приехали, он увидел, что присутствуют все лица, положенные по протоколу. Он на меня так «наехал»! Я ему говорю: «Чего вы обижаетесь? Вы ведь сами как член Политбюро утвердили положение об обеспечении безопасности охраняемых лиц».

В общем, приходилось долго его уламывать, чтобы врача в делегацию включить.

Э.А. - А вы знаете, я тоже поражалась, когда мы с ним летали, уже в 90-х годах. Летим куда-то, далекая страна, большая делегация, там и пожилые, и у нас были ЧП в дороге, а ни врача, ни медсестры в дороге нет. Врач провожает нас. Его врач личный. Я спрашиваю ее: «Почему вы с нами не летите?» Она пожимает плечами: «Я даю такой саквояжик. Кладу туда какие-то лекарства, Бейляру муаллиму объясняю, как пользоваться в случае чего».

А.И. – Я даже убедил Гейдара Алиевича Леву с собой брать в отпуск, когда мы из Москвы приезжали в Баку. Говорил: там Ильхам, внуки, детишки бегают. Что-нибудь случится, солнечный удар или еще что-то. Ему ведь быстрее найти кого-нибудь из Москвы, мы отсюда нужный персонал привезем если, не дай Бог, что... И Лева с нами все время был в Азербайджане.

Помню, у Гейдара Алиевича зуб заболел, надо было к стоматологу ехать. На Арбат, где библиотека Ленина, Калининский проспект, поликлиника Грановского называлась... Так мы с парадного входа не останавливались, а со двора заезжали, чтобы не видели, что Алиев идет к врачу.

Э.А – К нам в Баку его лечащий врач приезжал - Чучалин. Я, говорит, когда лечил его после инфаркта, посмотрел его амбулаторную карту и поразился: в ней не было ни одной записи. Настолько он был здоровым человеком.

А.И. – Еще был курьезный случай. В Лаосе зашел в номер переодеться. Доставая пиджак, порезал палец. Маленький надрыв, царапина, кровь идет. А Лев Кумачев забухал в Лаосе. Охрана, которая стоит у номера, приходит и говорит мне, что Гейдар Алиевич вызывает меня. Я прихожу, он у меня спрашивает: «Где Лев, что-то я не вижу его?» Вижу, палец порезал. Несущественная такая рана. Говорю: сейчас приведу. А растормошить Льва не могу. Поставил его перед дверью и ухожу. Но нет, вижу, со Львом плохо дело. А у него есть чемодан для врача. Взял сам пластырь, йод никак не найду. Зашел к Гейдару Алиевичу, а он душ принимает.

Э.А. – А он знал, что Лев злоупотребляет?

А.И. – Знал. Ругал его, конечно. Я ему порез зеленкой помазал, сверху пластырь под цвет кожи. Три дня он с этим пластырем ходил. Мы вернулись из Лаоса ночью. Еще один день мой заместитель работал. Это было после смерти супруги. Пришла моя смена, я его целый день не вижу, потому что он опять в кабинете сидит. Идем домой, смотрю, у него этот пластырь. Спрашиваю:

- А что у вас с пальцем?

- Как что, ты же мне заклеил.

- Это ведь еще в Лаосе было, - говорю.

- Но я ведь не знаю, что делать.

- Дайте я сниму.

Снял, а у него на пальце белое пятно от пластыря…

Нет, ну кто еще в 60 с лишним лет требует, что его будили в шесть утра? При 20 градусах мороза 40 минут ходил в одежде нараспашку. И шаг не такой, каким ходят пенсионеры, а быстрый.

Помню, в Мексике стал подниматься на пирамиду. По ступенькам. Когда спускаешься обратно, второй ступеньки не видно – такая она крутая. Это у них историческое место. И вот мы оттуда спускаемся, ничего не видно, я говорю: «Гейдар Алиевич, не видно, аккуратней». – Он: «Я знаю, знаю». А эти перелеты на вертолете Сикорского, в той же Мексике, на нефтегазодобывающий объект, как у нас Нефтяные Камни! Он ничего не боялся.

Э.А. – Значит, он своей натуре не изменял никогда. Не любил, когда ему говорили: «Гейдар Алиевич, осторожнее». Он почему-то шапки не любил, не любил с покрытой головой ходить…

А.И. – Как говорят, хорохорился. И я привык без шапки ходить. Потому что при нем не наденешь. И вот как-то привык. С шапкой вообще анекдот был. Мороз. Он в шляпе выходит. Зарифа Азизовна говорит: «Гейдар Алиевич, шапку надень, шапку». У меня фотографии есть, он тогда в первый раз пыжиковую шапку надел.

У него кепка каракулевая была, он долго в ней ходил. И эта серая шляпа. Она еще в Баку ее носил, уже негодная стала. Сюда привезли, сколько Зарифа ханым уговаривала ее поменять. Потом убедили купить более темную. И эта шапка пыжиковая, надевал ее все-таки при особенно сильных морозах…

Э.А. – В последний период жизни, сколько я его видела, он был без головного убора.

А.И. – Да. Везде.

Э.А. – Вернемся, однако, к «странному» инфаркту. 10 мая 1987 года у Гейдара Алиевича был день рождения…

А.И. - 10 мая они как обычно посидели в семейном кругу. Утром Гейдар Алиевич проснулся. Тоже по обычному распорядку: в 6 часов утра подъем, прогулка, физкультура. Чувствовал себя нормально. Приехали на работу где-то в начале десятого, я хорошо помню. У нас произошла смена. Я уехал домой, оставив вместо себя своего зама. Через какое-то время мне звонят, что Гейдара Алиевича увезли в больницу. Я - в машину и лечу и туда, на Мичуринский.

Мне уже позже сам Гейдар Алиевич рассказал, как это произошло. Сидел, как обычно, работал с бумагами в кабинете, кто-то еще позванивает, поздравляет с днем рождения. Ему вдруг жарко стало. А у него манера была: он снимал пиджак и за рабочим столом сидел в галстуке и рубашке. Пиджак вешал сзади, тогда были стандартные формы, плечики назывались – прямо в кабинете, за стулом была стоячая вешалка под мужской пиджак. Он вешал его туда и сидел в рубашке с завязанным галстуком. «Потом, - говорит, - я галстук немножко ослабил. Виктора (моего заместителя), не хотел звать, пошел, лег на диван. Чувствую, мне все хуже и хуже. Туфли снял, вытянул ноги, горит в груди – и все тут. Позвонил, пришел Гриднев». Гриднев был заботливым, к тому же он относился к Гейдару Алиевичу с большой симпатией. Валерий Аркадьевич говорит: «Сейчас врача вызову». Пригласили дежурного врача по Совмину. Пришла женщина, сделала кардиограмму. Плохие показания. Она начала его убеждать: «Гейдар Алиевич, вас надо в стационар, в больницу». - «Нет, делайте укол или что там надо, я никуда не поеду». Она уже более настойчиво: я должна на Грановского заявить (это чазовская контора на улице Грановского, где находится штаб 4-го управления), оттуда врачи должны приехать. Затем с Грановского приехали врачи на большой машине ЗИЛ с реанимацией. Все вместе убедили его, что такой укол надо делать в стационаре. Он согласился. Они хотели положить его на носилки. И тут он вскакивает: «Какие носилки!». Все прямо ахнули. Он сам надевает туфли, пиджак, берет плащ и выходит из кабинета. А до лифта еще надо пройти метров тридцать. Входит в лифт, дошел до машины и только тогда лег на носилки. Когда я приехал в больницу, его уже доставили, но он был без сознания.

… Мне Гейдар Алиевич потом говорил, что произошло что-то странное сначала с приступом, а потом с уколом, который ему все же в кабинете сделали. Уже потом в Азербайджане он не раз намекал, что случившееся было результатом конфликта с генсеком, и действия медиков 4-го управления были в угоду партийному руководству.

Официантки, дежурившие в тот день, были проверены на все 100 процентов. Однако работа спецкухни находилась в ведении другого отдела. Это сейчас, используя старые связи, я могу получить любую информацию, а тогда работала махина – одни отвечали за передвижение по трассе, другие – за спецкухню, третьи – за здоровье членов Политбюро. Сунуться туда, чтобы узнать, в чем дело, было невозможно…

Если бы он сразу обратился к врачам. А так - пока он галстук развязывал, пока сам пошел, лег на эту кушетку - он второй раз в жизни лег на работе. Даже в тихий час, «мертвый час», как это называлось, когда все члены Политбюро в Кремле спали, он не ложился. В первый раз он 20 апреля 1985 года решил прилечь перед выступлением в Кремле, на всю страну предстояло выступать. И тогда все обслуживающие говорили: Гейдар Алиевич в первый раз в жизни лег. И вот во второй раз - с инфарктом. И так ему было плохо и такое было тяжелое состояние, что все тогда говорили, что это просто чудо, что он остался жив.

Неделю, десять дней он не вставал вообще. Эти сердечные фистулы, мы научились их считать. С нами и с офицерами выездной охраны провели занятия...

Э.А. – Что с ним все-таки произошло?

А.И. – Инфаркт. И в очень тяжелой форме, люди практически не выживают после такого... Все были готовы к тому, что он не выживет. Где-то дней десять он лежал неподвижно. Но сознание к нему вернулось. Уже стал давать какие-то указания. Сева с Ильхамом день и ночь, круглосуточно находились рядом с ним, поддерживали его. И Джамиль Азизович тоже.

Потом стал по чуть-чуть ходить. Один шаг, два шага. Все это в блокноте у меня записано, когда начал ходить, сколько шагов сделал. Я поддерживал его. Потом в коридор стали выходить. А потом уже и совещания в палате стал проводить. Туда набивались люди, стулья не успевали таскать.

Ну, там палата необычная. Комната с кроватью, комната под кабинет, комната для приема пищи, холл и т.д. Специально оборудованное для членов Политбюро крыло. И он там собирал рабочие совещания, встречи. Проекты двух реформ - по образованию и здравоохранению - он там подготовил.

Э.А. – Сколько месяцев вы пробыли в больнице?

А.И. – Май, июнь, июль, может быть, август. Больше четырех месяцев. Может, и сентябрь тоже. Он уже на работу выходил, но с возвратом в больницу. В какие-то дни выезжали на дачу…

Э.А. – Он говорил, что в Барвихе некоторое время жил.

А.И. – В санатории ЦК, в Барвихе он жил уже после отставки. Когда все это закончилось. До этого еще какой-то период лечился на Мичуринском, а потом - в Барвихе, с соблюдением статуса члена Политбюро. У него были свои апартаменты, и я с ним один там находился. Тогда, в 1987 году, Ельцина тоже сняли, он тоже в Барвихе жил. Но у него такого статуса не было. Один раз его супруга Наина пришла к нам и говорит: «Мы знаем, что по вашему звонку могут пропустить. Дочь Татьяна приехала, но у нее нет пропуска». Там он уже тепло одевался, было холодно, и мы с ним гуляли, как раньше.

Э.А. – Вернемся к концу болезни. Он еще плохо себя чувствовал, но вышел на работу. И работал как прежде...

А.И. – Как бы Гейдар Алиевич себя ни чувствовал, он старался восстановить свою активность. Настроен был на это. Он приходил, работал с какими-то бумагами, просматривал почту, что-то с собой забирал. Гриднев звонит: «Саша, я получил пакет. Где Гейдар Алиевич?» То Гриднев привезет ему какие-то бумаги из Политбюро, бумаги, пакеты были круглосуточно.

В Политбюро потом говорили, что он уставал - он совершенно не уставал, он просто выполнял скрупулезно предписания врачей. Ему хотелось доказать, что у него есть силы, ему хотелось работать, опровергнуть намеки на то, что пора на пенсию.

Э.А. – Не помните, кто в больнице уговаривал его уйти на пенсию? Ильхама Гейдаровича даже вызывали по этому поводу.

А.И. – Чазов в первую очередь. Это сейчас Трапезников или другие академики могут говорит, что хотят. А тогда они боялись, для них Чазов был наивысшим авторитетом. Чазов был человеком, который мог решать все вопросы с членами Политбюро. И ни один академик не дал бы своего заключения без него. В большей степени давление на него оказывалось через Чазова. Потому что тот просидел и при Брежневе, и при Андропове, и при Черненко.

Гейдар Алиевич говорил мне: «Они говорят, что я не трудоспособен, что на мне эта болезнь отразится. Ты же, говорят, по одному шагу только можешь ходить». Методично подводили его к мысли написать заявление... Я знаю, и с Ильхамом говорили, просили убедить папу сделать это.

Э.А. – А кто с Ильхамом Гейдаровичем говорил?

А. И. – Все это исходило от Чазова. Потому что только у него прямой контакт с Генсеком и его окружением.

Э.А. – Сам он по своей инициативе не стал бы вести такой разговор. Значит, ему приказали подготовить Алиева, что ему надо уйти. Хотя Алиев с Чазовым были в хороших отношениях, он же и здравоохранение курировал. И Чазов часто обращался к нему с проблемами своей отрасли.

А.И. – Чазову просто надо было показать, что он со всеми на короткой ноге. У Чазова, по крайней мере, по-моему, никаких материальных затруднений для приобретения какой-то техники или медикаментов не существовало. Потому что по лимиту четвертого управления можно было получить все, что угодно. И, как говорят, в машине какое-то новое лекарство ввели Гейдару Алиевичу, когда ему стало совсем плохо, это его и спасло.

Э.А. – Но его нормально лечили?

А. И. – Нормально. Хотя он был в страшном состоянии. Я дежурил на следующий день, когда он пришел в сознание, у меня слезы текли, и он сказал мне: «Саша, не переживай, не плачь, мы вернемся». Он целеустремленным был. У него была огромная вера в жизнь.

Э.А. - Я знаю, когда он работал зампредом Совмина и был еще в силе, из Азербайджана по три-четыре руководителя постоянно были у него. Это сделать, то решить. И он все проблемы решал. После семи для них оставлял время, всех принимал, никому не отказывал, занимался делами республики день и ночь. Когда он заболел, был кто-нибудь из руководства Азербайджана у него в больнице?

А.И. – Приезжали из республики - Багиров, Сеидов, все ребята были. Он их тоже ребятами называл. Тогда для всех его болезнь была шоком, все рвались к нему.

Э.А. – А нам с коллегой по «радио Свобода» Владимиром Тольцем сам Гейдар Алиевич с обидой рассказывал, что за те 2,5 месяца, что он провел в больнице, а затем в санатории, к нему никто из коллег по Политбюро не наведывался, никто даже по телефону не позвонил и по-человечески не поинтересовался состоянием его здоровьем. Только Рыжков в клинику заглянул, председатель Совмина. Навестил своего больного заместителя, поговорил с ним около часа, потом был еще раз. И Алиев был ему искренне благодарен за внимание. Но после, когда началась эта некрасивая возня, он и Рыжкова невольно стал подозревать. Мол, ходит, прощупывает, чтобы потом доложить Горбачеву.

А.И. - Из Азербайджана были. В период с 11 мая, когда это произошло, и до тех пор, пока его не сняли. А вот когда сняли, тогда резко все изменилось. В Политбюро у них не было тесного общения. У них только на уровне телефонного звонка поздравить с днем рожденья, с праздником, прислать открытку.

Э.А. – Вот он из-за этого и обижался. «Меня, - говорил, - период работы в Политбюро очень разочаровал».

А.И. - Лежа в больнице, Гейдар Алиевич, как я уже говорил, над двумя программами работал. Кто-то из кандидатов в Политбюро, по-моему, Воротников приехал на совещание, которое Гейдар Алиевич проводил у себя в палате. И заодно приехал навестить. Больше никого.

Э.А. - А после его отставки кто-то навещал Гейдара Алиевича из республики?

А.И. – Азербайджанские руководители? После отставки их уже не было. А из людей рангом пониже Лидия Худатовна Расулова, потом Курбанов, первый секретарь в Джалилабаде, он просто плакал, хотел видеть его, я его к нему пускал, Рамиз Мехтиев из руководителей…Таир Салахов навещал…

Когда Гейдар Алиевич был членом Политбюро, Везиров был послом. Он доставал меня, домой звонил, на дачу, так хотел увидеть Гейдара Алиевича. Приезжал сюда в командировку, шел в какие-то кабинеты, где АТС 2, АТС 1 стояли, вертушки, чтобы с ним соединиться.

Вечером как-то говорю Гейдару Алиевичу, мол, Везиров замучил. «Ну, хорошо, - ответил он, - выбери время, пусть придет». Тот пришел, а когда выходил, говорит мне: «Вы не представляете, Саша, я такой воодушевленный, я такой заряд получил!» А когда все это произошло, когда я узнал, что он там делает против Гейдара Алиевича...

Э.А. – Его с этой целью Горбачев в Азербайджан и направил.

А.И. - Позже, когда Гейдар Алиевич стал президентом, проводились дни культуры Азербайджана в Москве. И я пришел в концертный зал «Россия». Вижу, бежит ко мне Везиров из раздевалки с распростертыми объятьями. «Саша, здравствуйте!» Я спрашиваю: «Что случилось, что это вы вдруг так?» Повернулся и ушел.

Э.А. – Слабый был человек, исполнитель чужой воли…

А.И. – Или возьмите Вагифа Гусейнова. Я помню, как он ходил, как набивался в друзья к Севе, к Ильхаму.

Э.А. – Гейдар Алиевич мне рассказывал: «Он за мной хвостиком ходил на строительстве завода кондиционеров».

А.И. – Когда Гейдар Алиевич находился в Баку, Вагиф работал в ЦК комсомола. Любой предлог использовал, то билет на футбол достанет для Ильхама. То для Севы на какой-то концерт. А Муталибов... Это его выдвиженец, его кадр. Алиев так и говорил: «Это мой кадр». Из тюрьмы его вытащил. По крайней мере, дело закрыли.

Э.А. – К сожалению, его многие тогда предали...

Отставка

А.И. – 21 октября 1987 года его освободили. На пленуме. А разговор состоялся накануне, числа 19 или 20-го. Во время Сессии Верховного Совета СССР. Гейдар Алиевич после обеда отсутствовал, потому что у него была ознакомительная поездка по кооперативам: кооперативное кафе «На Кропоткинской» и два цеха - по производству обуви и изготовлению мебели.

В это время позвонил Валерий Аркадьевич Гриднев. И Гейдар Алиевич говорит мне: «Едем в Кремль». Я даю соответственно команду ГАИ, милиции: «Маршрут меняем, едем в Кремль». Заехав в Кремль, повернули в Большой Кремлевский Дворец, где проходила сессия. Гейдар Алиевич поднялся на лифте в кабинет членов Политбюро. Заседание в этот день уже закончилось, и они ждали его. Четыре машины стоят внизу. По машинам не видно, чьи они. Только когда я поднялся в комнату «прикрепленных», понял, что там находятся Громыко, Лигачев, Горбачев и Рыжков. Минут через двадцать спускается Гейдар Алиевич, белый как бумага. Понимаю, что-то произошло. Он спрашивает: «Саша, где ребята?». Он так детей называл. «Едем, - говорит, - в больницу, а по дороге ищи Севу, Ильхама и Махмуда». Всю дорогу он молчал. В последнее время Гейдар Алиевич любил «Маяк» послушать. Включаю ему в машине радио, он даже слушать не захотел. Приехали на Мичуринский, где за ним была закреплена палата на шестом этаже. Я помог ему раздеться, позвонил Ильхаму, Севиль и Махмуду, чтобы поспешили в больницу. В палате он мне и говорит: «Знаешь, меня заставили заявление написать». Потом собрались ребята - Сева, Ильхам и Махмуд, стали решать, что делать в таком положении.

В общем, обсудили они с детьми ситуацию в связи с его отставкой. Дети сказали: «Уходи, раз не хотят тебя, чего ты будешь навязываться». Он сказал, что уже написал заявление. А на следующий день на пленуме его заявление зачитали.

Э.А. – Он тяжело переживал это?

А.И. – Конечно, тяжело. Ему выжить помогли не врачи, а в большей степени его могучий организм. По одному шагу начинал ходить. Он похудел до такого состояния, что не мог двигаться. Силой воли заставил себя вернуться к работе, к жизни. А отрыв от работы, от политической жизни сломал его. Его опытом долгие годы можно было бы пользоваться. Рыжков его у себя советником оставил в знак уважения. Должность консультанта, или советника, председателя Совета министра СССР считалась немаленькой. И Байбаков сидел после отставки на такой должности. Но это было не для него. Он как орел летает, а его в клетку засовывают. Он приходил на работу, должность вроде звучит - советник председателя Совмина. Но чувствовалось, что ему морально тяжело числиться советником. Гейдар Алиевич приходил, а ему никаких документов не дают, ничего не поручают. Вот тогда он стал рано уходить с работы. «А чего, - говорил, - будем сидеть. Мы никому не нужны. Давай, поедем». Ведь к нему никто не обращался. Человека сняли, и все по норкам от него разбежались.«Поедем домой, - говорит, - никому мы не нужны». С должности советника он сам вскоре ушел. Получал только пенсию, правда, персональную, всесоюзного значения.

После возвращения

Э.А. – Гейдар Алиевич знал какие-то иностранные языки?

А.И. – По-моему, глубоко нет. Ну, разве что на бытовом уровне мог с Демирчяном поговорить на армянском. Но во всех зарубежных странах начинал выступления на языке той страны.

Э.А. – Муслим Магомаев тоже вспоминал, что когда он был в Ереване, то обратился к народу на армянском языке.

А.И. – Вот фарси, на фарси он говорил. Фарси, по всей видимости, у него был вторым языком.

Э.А. – Впервые это от вас слышу. Может, когда в школе КГБ учился, там изучил? Он же на иранском направлении работал долго.

А.И. – Этого не знаю.

Э.А. – Что бы вы еще хотели о нем рассказать?

А.И. – Я хочу особенно подчеркнуть его роль в организации училища им.Нахичеванского. Он открыл его в 1973 году. Это было его детище. Плюс ко всему, выпускники этого училища в любой военный вуз в Азербайджане поступали без экзаменов. Он каждый год 9 мая ездил туда. Маршрут был неизменный - могила Ази Асланова, памятник Мехти Гусейнзаде и обязательно школа Нахчиванского. Там был парад и встреча с учащимися.

Э.А. – Сколько при нем в советский период функционировало высших военных заведений в Азербайджане?

А.И. - Высшее военно-морское, на Зыхе. Общевойсковое командное. А училище Нахичеванского – это как бы среднее образование.

Э.А. - Для маленькой республики немало.

А.И. – Общевойсковое училище высоко котировалось в СССР. Там учились со всего Советского Союза... Многие его выпускники потом стали известными военачальникам.

Э.А. – А с чем связано открытие им военного училища им. Нахичеванского?

А.И. – Он всегда говорил, что хотел бы сохранить память об этой славной династии офицеров-азербайджанцев. И еще мечтал своих офицеров воспитать. В училище ведь в основном учились азербайджанцы. Русские тоже были, но в основном азербайджанцы. Гейдар Алиев стремился поднять престиж военного в республике.

А направление выпускников на учебы в вузы страны, встречи с абитуриентами! В клубе Дзержинского сначала собирались, не вмещались в зал все ребята, которых он направлял. Скольким он дал хорошее образование. Он понимал необходимость воспитания нового азербайджанского поколения интеллигентов, пробивал им места через всю эту махину советской бюрократии.

Э.А. – Что вам еще запомнилось? Последние встречи, может, вы о них расскажете. Вы с ним связи не теряли, когда он стал президентом?

А.И. – Нет, конечно.

Э.А. –Вы удивились, что он вернулся в политику?

А.И. – Я был уверен, что он вернется. Этот человек не до конца исчерпал свой потенциальный ресурс, когда его в 1987 году отправили на пенсию.

Э.А. –Каким вы его увидели, когда он стал президентом? Таким же, или что-то в нем изменилось чисто по-человечески.

А.И. - Он стал мягче. И ордена стал раздавать, и награды. Мне показалось, что он стал терпимее и мягче ко многим вещам. То есть, когда он был коммунистическим вождем, был нетерпимым ко всему. Не дай Бог узнает, что у кого-то лишняя машина или дача... А в последние годы...

И потом, он опять приблизил многих людей, которые в свое время предали его. Он говорил: «Я им опять даю шанс».

Э.А. – А как он это объяснял? Мол, моя старая команда?

А.И. – У него не было этого выражения «моя команда». Я вообще считаю, что этому человеку команда была не нужна.

Э.А. – Тогда что, он привыкал работать с одними теми же людьми?

А.И. – Нет, наверное, это свой метод работы. Может быть, то, что он человеку верил, он его уже воспитал и тот знает этот участок, допустим... Он воспитал этого человека и знал, как с ним работать. Это была вера в людей и сознание, что за данный участок он может быть спокоен.

Э.А. – Я ему однажды вопрос задала, когда он в 1998 году стал президентом и собрал журналистов на пресс-конференцию: «Гейдар Алиевич, вы собираетесь менять свою команду?» - «Я же не Ельцин, - говорит, - который каждый день меняет министров. Я считаю, что в такой частой смене команды нет ничего хорошего».

А.И. – Это такой его подход. Он привык подолгу работать с одними и теми же людьми.

Э.А. - Еще какие-то черточки, штрихи из последнего времени запомнились вам? Ваши последние разговоры. Он вспоминал о своей жизни в Москве? Или у него не было ностальгии?

А.И. – Нет. Я ему старался поднять настроение, рассказывал о том, как его действительно там любили. Я ничего не приукрашивал, я ему просто рассказывал о московских людях, о московском окружении. О народе, о тех министрах, в том числе и Конареве, который его любил, о том же Хазанове. Когда мы виделись, он говорил: «Саша, умоляю, прошу передай Гейдару Алиевичу, я все время о нем помню». О людях, которые от всей души передают привет, спрашивают, интересуются им. Ему было приятно.

И еще штрих: сколько я с ним проработал, я никогда не видел фотографии внуков. Никогда - ни портрета Ильхама, ни Севиной фотографии в кабинете не было. Только портреты генсеков над головой.

Э.А.– А уже в Баку?

А.И. – А здесь уже приятно: в кабинете фотография Гейдарчика маленького, где-то - другие внуки. Вот такая пошла уже мудрость житейская.

Э.А. - А о чем говорили в последние годы? Не говорил, как тяжело ему, не жаловался?

А.И. – Вообще по натуре он никогда ни на что не жаловался.

Э.А. – А нам, журналистам, жаловался.

А.И. – На что?

Э.А. – Тяжело говорит, с Карабахом ничего не получается. Давят на меня со всех сторон.

А.И. – Вся эта Карабахская эпопея начиналась ведь из Кремля. Письмо, которое подписали Капутикян, Балаян, еще кто-то из армянской интеллигенции, он нес это письмо от Громыко. Я его не читал, я просто видел. Громыко одно время совмещал должности министра иностранных дел и первого зампреда Совмина. Тогда уже и пасквили начинали писать. Гейдар Алиевич с Громыко то ли с заседания Совмина шли, то с Политбюро, и он от Громыко шел с этим письмом. «Вот, - говорит, - всякую ерунду пишут». Это горбачевский период, когда Гейдар Алиевич был первым зампредом Совмина, и на него писали всякую мерзость. А тут еще карабахская тема. Параллельно с двух сторон шла атака. Он это тоже болезненно воспринимал. Карабах он всю жизнь под контролем держал. Если в Баку он, может быть, в каком-то районе вообще не был, 80 районов - все не объездишь, то в Карабахе минимум два раза в год бывал. Обязательно решал сельскохозяйственные вопросы: зерно, виноград, потом инфраструктура. Он понимал значение Карабаха.

Э.А. – Говорят, армяне его встречали так, что чуть не плакали.

А.И. - Я видел, как армяне его встречали. Они машиной в Шушу не могли подняться. ЗИЛ - своеобразная машина с автоматической коробкой передач - заглох на подъеме из Степанакерта в Шушу. Открывали памятник какому-то деятелю культуры. Зима, снег, ЗИЛ стал тормозить. Армяне из близлежащих сел чуть не на руках несли машину, толкали и делали все это с таким удовольствием. Вот как к нему относились.

То газ провели в Карабах. То Степанакертский филиал АПИ на армянском языке открыли. Он специально это делал, чтобы не возникало никаких проблем. Да будь он там, не было бы даже зачатка этой ситуации, которая возникла и существует до сегодняшнего дня. Упустили все, так и пошло.

А на трудности он никогда не жаловался.

Э.А. – О здоровье ничего не говорил?

А.И. – Один раз сказал. Я привык при встрече обнимать его. А он такой худой стал в последнее время. «Ну вот, - говорит, - видишь, какой я». Я говорю: «Вы, Гейдар Алиевич, всегда у женщин пользовались авторитетом, любовью, а сейчас поджарый такой. Они любят таких худощавых мужчин». Ему понравилось, он, довольный, засмеялся. Он был мужчиной до мозга костей.

Э.А. - Что бы вы хотели сказать в заключение нашей беседы?

А.И. – Ему до всего дело было. Говорили, он для Брежнева дворец построил. Для какого Брежнева?! Для республики в первую очередь. Сейчас пишут: «Лужков субботние объезды совершает по Москве». Алиев это еще в 1978 году практиковал в Баку. В субботу он по всем стройкам ездил. Гостиницу «Москва» строили, «Апшерон», дворец «Гюлюстан» - он все объезжал. Все время. А посадки деревьев? Сколько он в Баку зеленых насаждений посадил. Все, что мы сегодня в Азербайджане имеем, вся эта стабильность, развитие, прогресс – все это при нем еще в советское время закладывалось. Вечная ему память!

Э.А. – Спасибо, уважаемый Александр Алексеевич, за столь подробное и искреннее интервью. Я уверена, что оно займет достойное место в моей будущей книге.

А.И. – Вам спасибо за идею написать книгу о жизни и деятельности Гейдара Алиева. Успехов на этом почетном пути!

Январь 2004 года. Москва