В 2023 году, который распоряжением Президента Азербайджана объявлен «годом Гейдара Алиева», мы продолжаем публикацию уникальных бесед Народного писателя Азербайджана Эльмиры Ахундовой с родными и близкими, соратниками, сослуживцами общенационального лидера.
На протяжении 15 лет, пока шла работа над
многотомником «Гейдар Алиев. Личность и эпоха», Эльмира ханум
общалась с огромным кругом людей. Сегодня в ее архиве – около 150
интервью и бесед, которые представляют исключительную ценность для
нашей истории. Особенно если учесть тот печальный факт, что
большинства этих людей уже нет в живых. И их бесценные воспоминания
о Гейдаре Алиеве сохранились только на бумаге.
Публикация материалов, любезно предоставленных нам народным
писателем, будет продолжаться весь 2023 год.
Trend предлагает вниманию читателей первую часть беседы Эльмиры Ахундовой с Расимом Гасан оглу Алиевым (С 1972 по 1988 годы – главный архитектор города Баку).
Эльмира Ахундова. – К какому периоду относятся ваши первые воспоминания о Гейдаре Алиеве?
Расим Алиев. - Первые мои воспоминания о Гейдаре Алиевиче относятся к концу 30-х годов, когда он приехал учиться в Баку и поступил на архитектурный факультет Индустриального института. Года полтора он жил у нас на Али Байрамлы, 25. Потом поселился в общежитии.
Я был маленьким, постоянно приставал к нему, таскал его карандаши, ручки, перья. Чтобы я ему не мешал, он давал мне листы бумаги – сиди здесь и рисуй.
Что мне тогда запомнилось в Гейдаре Алиевиче. Он никогда не только не прогонял меня, не только не сказал ни одного грубого слова, но всегда каким-то магическим образом умел успокоить, приласкать ребенка, чтобы тот спокойно сидел и чем-то занимался, не мешая ему. Так постепенно я учился рисовать. В семье родители прекрасно рисовали, Гейдар Алиевич прекрасно рисовал, и Агиль рисовал, Гусейн вообще был профессиональным художником.
У меня сохранился рисунок тех лет, который сделал Гейдар Алиевич, когда вернулся из Ленинграда. Это карандашный набросок – он нарисовал мой портрет. У меня даже сохранилась подаренная им готовальня. Это произошло так: на какое-то время война разлучила нас. После войны, перед отъездом на учебу в Ленинград, Гейдар Алиевич приехал в Баку и некоторое время жил у нас. И тогда он кое-какие свои вещи, связанные с архитектурой, оставил мне. В числе этих вещей была и готовальня. Там, правда сейчас не хватает некоторых предметов.
Э.А. – Каким вам запомнился молодой Гейдар Алиев?
Р.А. – Я не помню в нашей семье человека, включая даже родителей, кого я любил бы больше него. Я был очень к нему привязан. С детства я воспринимал его как старшего брата. Только позже узнал, что это папин брат, а не мой. Он очень тепло относился ко мне. Я ни от кого не видел такой ласки, такой заботы. Между нами была какая-то необыкновенная дружба. Еще когда я учился в школе, это было до его отъезда в Ленинград, он часто спрашивал меня, кем я хочу стать. И я всегда отвечал, что буду художником. Мой дядя Гусейн был художником, он дружил с Саттаром Бахлулзаде, и они часто приходили к нам. Бывало, выпившие. Отец в то время работал в ЦК. Он приглашал их за стол, они кушали, пили. Но отец никогда не ставил на стол спиртного. Гусейн постоянно спрашивал, нет ли у отца чего-нибудь в «заначке», чтобы поставить на стол, а отец говорил: «Обязательно поставлю, Гусейн, ты покушай сначала». Саттар любил пить белое вино. И так, постепенно, отец успокаивал их, а потом отправлял обоих домой на машине, потому что Гусейн с Саттаром имели совместную мастерскую на Баилово.
Гейдар Алиевич настаивал, чтобы я стал архитектором. Оказывается, мой отец в юности хотел стать архитектором, но судьба распорядилась иначе. Тогда он захотел, чтобы его брат стал архитектором, но война изменила и эти планы. И эта нереализованность влияла на желания Гейдара Алиевича. Он, помню, сказал мне: «Расим, ты не знаешь, что такое архитектура, ты не знаешь, что это за великое искусство. Архитектура – это вечность времен». Благодаря его наставлениям я стал архитектором.
После возвращения из Ленинграда, когда Гейдар Алиевич уже работал в Баку, мы с ним постоянно встречались, и он каждый раз интересовался – кем я хочу быть, не решил ли стать архитектором. Никогда не забуду: когда я окончил десятый класс, он пришел к нам. Мы снова беседовали, и он спросил: «Какие ты будешь сдавать экзамены, ты все же решил поступать на архитектурный?» - «Да, - сказал я, - пойду на архитектурный». Принятию такого решения способствовала и моя учительница литературы Мария Георгиевна Савицкая. Как-то после седьмого класса я хотел уйти из школы и поступить в Художественное училище имени Азимзаде. Она тогда сказала мне: «Пойми, недообразованность не может сотворить хорошего художника. Будь художником, но сначала получи полное среднее образование, чтобы стать всесторонне развитым и образованным человеком. Художники, не получившие фундаментального образования, – она приводила в пример биографии многих художников – видят мир в одной плоскости, а человек образованный видит мир объемным, и это позволяет ему быть настоящим мастером».
… С детства не помню более красивого, обаятельного молодого человека, чем Гейдар Алиевич. Это был настоящий красавец. Его внутренний свет, невероятная доброта, необыкновенное желание помочь каждому. И он это делал. Таков был его характер. Он был так красив, что все девчонки в округе были влюблены в него. Никогда не забуду, как девочки часами стояли на балконе или около окон, чтобы увидеть, как Гейдар Алиев – совсем еще молодой человек – выйдет на балкон и будет там повязывать галстук, причесываться, чтобы пойти на работу.
В нем была огромная притягательная сила.
Я помню его в годы, когда он поступил на истфак Азербайджанского государственного университета. Иногда они собирались на Али Байрамлы, 25 – его товарищи, студенты, даже те, кто учился на других факультетах. Он обычно сидел на подоконнике и читал художественную литературу. В то время он увлекался Львом Толстым, Достоевским, Чеховым, Горьким. А группа его товарищей, в том числе и из родственников, которые учились вместе, сидели и готовились к очередным экзаменам, что-то учили по каждому билету. Помню, среди них был Али, еще одного звали Субхи. И вдруг Гейдар Алиевич говорит:
- Слушайте, вы неправильно говорите, это не так. Откройте страницу такую-то и прочитайте. – И он начинал слово в слово цитировать, что написано на той странице.
Когда он успел это прочитать? Я никогда не видел, чтобы он занимался вместе с группой, только индивидуально. Помню, как товарищи, ребята довольно способные, поражались этой его способности, его феноменальной памяти.
- Когда ты успел это вызубрить?
- Я не зубрил, я читал, - отвечал Гейдар Алиев.
Ему достаточно было один раз что-то прочитать, чтобы все зафиксировалось в памяти.
Он вернулся из Ленинграда влюбленным в этот город, досконально изучив его архитектуру. Он знал, что построил Растрелли, Росси, Кваренги, в каком году были поставлены клодтовские кони на Аничковом мосту, где они отливались. Он мог рассказывать про Исаакиевский собор, про Биржу, про Ростральные колонны. Он был влюблен в архитектуру, он ее знал, как никто. Уже много позже, в 1981 году, в Москве проходили дни Азербайджана, приуроченные к юбилею Низами. По его заданию я с Максимом Блинкиным, московским архитектором, строили здание постпредства Азербайджана. Вдруг ко мне звонок из Союза архитекторов Азербайджана.
- Расим, мы получили выписку из решения ЦК Компартии Азербайджана. Ты назначен ответственным за проведение архитектурной выставки на Днях Азербайджана в Москве.
Я опешил. Ведь все материалы в Баку. Вслед за этим звонком позвонили из ЦК, сказали, что по поручению Гейдара Алиевича я ответственный за это мероприятие.
За короткое время весь материал был доставлен в Москву, в Дом архитектора. Мы подготовили выставку. Ее могли посетить Гейдар Алиевич, члены или кандидаты в члены Политбюро. Тогда же меня вызвал Анатолий Трофимович Полянский, руководивший тогда Союзом архитекторов. Он сказал:
- Расим Гасанович, здесь уже проходили Дни Узбекистана, Грузии, Украины. Выступали ответственные руководители республик. Самый младший уровень – это зампред Совмина. Кто будет выступать перед собравшимися в Союзе архитекторов СССР от вас?
Я решил поинтересоваться этим у Энвера Джалаловича Гусейнова, нашего постпреда в Москве. Он сказал:
- Вы и выступите как главный архитектор Баку.
Когда я сообщил об этом Анатолию Трофимовичу, тот возразил.
- Ты главный архитектор Баку, это не уровень для всесоюзного мероприятия. Выступить должен кто-то из руководства республики.
Я сказал об этом Энверу Джалаловичу. Он поручил мне написать выступление. Я написал о развитии азербайджанской советской архитектуры, расписал все по этапам и т.д. Текст одобрили. Но я сказал Энверу Джалаловичу:
- Надо говорить с Баку. Должен выступать кто-то из правительства.
- Завтра прилетает Гейдар Алиевич со своей командой, - ответил он, - вот тогда и поговорим.
Делегация прилетела. Я волнуюсь, потому что на следующий день в час дня должна состояться встреча в Союзе архитекторов СССР, а еще не определено, кто будет выступать. Ловлю Сулеймана Татлиева, Гасана Гасанова, Гасана Сеидова – никто меня слушать не хочет.
- Ты ответственный, ты и выступай.
- Надо представлять республику, - объясняю я, а они отмахиваются.
Что делать? И тогда я решил, что буду ждать Гейдара Алиевича, который наверняка придет в постпредство. Меня же Полянский бомбит, требует сказать, кто будет выступать, так как в зависимости от ранга выступающего подбирается и уровень аудитории. За час до приезда Гейдара Алиевича появились люди из «девятки», которые осмотрели все кабинеты, убрали посторонних, в постпредстве остался только Энвер Джалалович с помощником. Меня тоже стали просить уйти. Я спрятался за дверью коридора, который выходил прямо на дверь приемной Гейдара Алиевича. Я даже не курил, чтобы меня не заметили. Примерно в половине двенадцатого ночи слышу, как по коридору идет Гейдар Алиев со своими помощниками, с другими руководителями республики. Когда они дошли до его приемной, я открыл дверь и сказал:
- Здравствуйте, Гейдар Алиевич, добрый вечер.
- Что ты здесь делаешь? – удивился он.
- Жду вас.
- Для чего ты меня ждешь в такое время?
- Если позволите, я доложу вам ситуацию. Она очень серьезная.
- Иди в приемную, посиди там.
Он зашел в свой кабинет. Время уже начало первого. Когда все вышли, пригласили меня. В кабинете оставались Гасан Сеидов и Энвер Джалалович.
- Ну, что ты хочешь? Что у тебя важного?
Я объясняю, что надо выступать в Союзе архитекторов, что уже организована выставка, в ресторане развернута наша кухня, чайная. В Белом зале примерно 860 мест. Я подготовил доклад, обращался ко всем с предложением выступить с этим докладом, но все скидывают на меня как на главного архитектора Баку, Полянский же говорит, что от того, каким будет уровень выступающего, зависит и уровень аудитории. А я не могу представлять республику на таком собрании.
- Не можешь? – спросил он.
- Не могу.
- А что, они тоже не могут? Вы что, не можете выступить?
Они все затихли, как цыплята.
- Гейдар Алиевич, мы не специалисты.
- Слушайте, хватит, - сказал он. – У меня завтра масса дел. В котором часу у вас мероприятие?
- В час дня.
- В час я надеялся немного покушать. Ну, хорошо, опять все на меня. Ладно, я выступлю.
Я этого не ожидал. Я был счастлив. Гора с плеч.
- Энвер, - сказал Гейдар Алиевич, - идите к себе и примите необходимые меры.
Примерно в половине первого ночи я позвонил Полянскому, разбудил его, извинился и сообщил, что выступать будет сам Гейдар Алиев.
- Что вы говорите? Это совершенно меняет картину. Я должен проинформировать ЦК КПСС.
Я показал Гейдару Алиевичу доклад.
- Ты это оставь себе на память, - сказал он.
На следующий день Гейдар Алиевич приехал со своим эскортом, его встретили, проводили в Розовый зал, оттуда в президиум. Я тоже сидел во втором ряду президиума.
Его выступление длилось свыше трех часов. Зал переполнен. В первых рядах - народные архитекторы СССР, лауреаты разных премий, аксакалы, столпы советской архитектуры. Сначала они к нему отнеслись скептически, мол, выступает очередной партийный деятель. Но через три-четыре минуты в зале наступила мертвая тишина. Он начинает говорить об архитектуре. Коротко говорит о взаимовлиянии архитектур, о восточной и европейской цивилизациях, об итальянском Ренессансе, русском классицизме, русском ампире. Потом переходит к советской архитектуре, указывает нам, советским архитекторам, как надо работать, подчеркивает, что мы ответственны за облик, судьбу советской архитектуры, которая так влияет на человека. Упрекает нас в том, что мы делаем серятину, однообразие и т.д. Идет мощная, но аргументированная, здоровая критика, а самое главное – он указывает направления. Я помню, он сказал: «Ваша задача преподнести нам, руководителям, такую архитектуру, чтобы мы вас в чем-то останавливали, а не серятину, которую государство не приемлет». Зал обалдел, его слушали на одном дыхании, не переставая аплодировали, причем стоя. Это был настоящий триумф! Потом все пошли в ресторан и кафе Союза архитекторов, а там в Розовом зале были накрыты прекрасные столы. На приеме присутствовали секретарь ЦК КПСС Долгих, который курировал архитектуру и строительство, завотделом ЦК Федоров, наши именитые архитекторы. Так эти архитекторы буквально «облизывали» Гейдара Алиевича, не отставали от него ни на шаг. Была у нас некая Зинаида Шишкина, секретарь Союза архитекторов СССР. Она всем шепотом говорила: «У него, наверное, первое образование архитектурное». - «Но ведь ни в одном архитектурном вузе страны архитектура так широко не преподается, - возражали ей, - откуда ему знать о периоде тринточенто, он знает больше, чем мы».
Это выступление произвело на всех советских архитекторов неизгладимое впечатление. Я был ему очень благодарен, потому что никто из нас, и я в том числе, никогда бы не смогли так выступить. Он говорил без всяких шпаргалок, без подготовки. И так держал аудиторию!..
Э.А. – При Гейдаре Алиевиче вы стали главным архитектором Баку.
Р.А. – Я начал работать в 1965 году у Вадима Михайловича Иванова, главного архитектора Баку. Он являлся главным архитектором Баку 21 год. Это был талантливый градостроитель. В СССР он был градостроителем №1. Иванов был ассом. Но мы были зажаты в тиски советской идеологии, особенно после того, как Хрущев раскритиковал сталинские излишества в архитектуре. И с тех пор пошло упрощенчество, которое привело к этим безликим микрорайонам. Правда, эти микрорайоны были сделаны социально правильно. Там были предусмотрены и детские сады, и школы, и спортплощадки, и культурно-бытовые предприятия, и озелененные дворы.
Влияние Гейдара Алиевича на меня как на архитектора, сотрудничество со мной как с архитектором, началось, пожалуй, после окончания мной института. В 1959 году, когда после окончания института я работал в Азгоспроекте, Гейдар Алиевич как-то позвонил ко мне и пригласил вечером зайти к нему. Я пришел к нему домой на улицу Шаумяна, нынешний проспект Азербайджана. Он стал расспрашивать, чем я занимаюсь, что делаю. Я рассказал, какие поручения выполняю.
- Ты когда был последний раз в Нахчыване? – спросил он.
- В 42-м или 43-м году.
- А что ты помнишь?
- Помню наш двор, помню грушевое дерево, – стал я рассказывать ему.
- А памятники, мавзолей Момине хатун, Гюлистан, Карабаглар… Знаешь что-нибудь об этом?
- Так, по литературе, когда проходили историю архитектуры Азербайджана.
- Ничего ты не знаешь. А в Шуше был?
- В детстве.
- Помнишь шушинскую крепость, дворец Хангулу?
- Нет, не помню.
- А Аскеранскую крепость помнишь?
- Нет, не помню.
- А в Барде был?
- Нет.
Он стал перечислять бардинские памятники.
- А в Гяндже что ты помнишь?
Так он допрашивал-допрашивал меня, потом сказал:
- Поезжай, посмотри все это, надо знать свою древнюю культуру.
- Но у меня же профиль совсем другой, я занимаюсь современной архитектурой и сейчас делаю проекты типовых домов. Кто меня пошлет туда?
- А ты сам не можешь, допустим, в выходные дни съездить?
- Времени нет.
- Время ты проводишь со своими друзьями да с девочками. Я знаю, вы ездите на пляжи. Так ведь это интересней, заодно и познавательно.
Короче, закончился наш разговор. Через пару дней меня вдруг вызывают к директору, Таиру Абдуллаевичу Абдуллаеву. Впоследствии автору проекта Президентского дворца. И говорит он мне:
- Расим, я направляю тебя в командировку, ты должен собрать документацию. У нас портфель не заполнен, план не можем делать.
Мы же работали на хозрасчете, и тогда было очень тяжело с объемом работ.
- Поедешь в Барду, оттуда в Ханкенди, потом в Шушу, там школа, клуб, жилой четырехэтажный дом.
Надо было собрать исходные данные, получить решение местных исполнительных органов об отводе участка, оформить строительные паспорта, а потом эту кучу работ он распределит по мастерским.
- Из Шуши, - продолжал он, - поедешь в Гянджу, оттуда в Мингечаур, потом в Шеки, из Шеки - в Шемаху, а потом вернешься в Баку. И еще одно. Там есть наши древние памятники. Вернешься, я командирую тебя в Нахчыван и Ордубад. Там у нас тоже есть объекты. Места будешь выбирать сам. Там есть наши памятники, съезди, как следует изучи их. Потом напишешь свои предложения о возможности их использования. Мы представим их в Госстрой. Это задание Энвера Исмайлова.
Энвер Исмайлов был первым зампредом Госстроя, какое-то время работал начальником Архитектурно-планировочного управления.
Э.А. – А вы поняли, откуда «растут рога»?
Р.А. – Потом сообразил. Я все объездил по этому маршруту, собрал материалы. Положение во многих местах было ужасное! Например, во дворце Хангулу в Шуше был организован какой-то цех, стояли станки. Вибрация была невероятная, это приводило к медленному разрушению здания… Помимо собранных материалов, я привез фотографии и записи по всем памятникам. Таир Абдуллаев велел написать за его подписью докладную записку в Госстрой. Меня вызывали в Госстрой, в том числе и Микаил Усейнов, который после Узеира Гаджибекова стал директором Института архитектуры и искусства при Академии наук, одновременно он руководил нашей мастерской №1 в Азгоспроекте, был профессором Политехнического института, куда был передан архитектурный факультет из АзИИ. Я рассказал ему все, что увидел, что я думаю… Никогда не забуду, как еще в то время Гейдар Алиевич дал нам направление, в котором мы должны работать. Например, по Шекинскому караван-сараю мы получили задание восстановить его и использовать по назначению. Это сооружение датируется 17-18 веками, но я думаю, что оно построено значительно ранее. Это типичная гостиница той эпохи. И мы решили использовать караван-сарай именно как гостиницу. Со мной работала архитектор, которая окончила Ленинградскую академию художеств, - Гиза Саламзаде, мы ее называли между собой «Аврора». Она была очень талантливым архитектором, кстати, родом из Шеки. Я пригласил ее и говорю: «Аврора, вот такое дело, давай поедем туда. Ты начни работу, а я тебе помогу чем смогу». Так началась работа по реконструкции и обновлению Шекинского караван-сарая. Из него получился прекрасный отель, который был передан в ведение Интуриста. А в Ханском дворце в Шуше организовали краеведческий музей. Так, во многом благодаря Гейдару Алиеву, активизировались работы по сбережению и обновлению памятников материальной культуры народа Азербайджана.
В то время, в 1959 году, он был начальником отдела в КГБ, - молодой человек, высокий, красивый, обаятельный. Позже на него взвалили груз руководства республикой, чего он не хотел, он сам мне об этом говорил.
Гейдар Алиевич постоянно общался со мной. Когда он переехал в дом на нынешнем проспекте Азербайджана, пригласив меня, сказал, что хочет отремонтировать квартиру. Стал советоваться со мной. Он высказал свои мысли, я все это ему представил на планшетах, сделал обмеры, покрасил. Первые интерьеры этой квартиры сделал я. Но под его руководством.
В мае 1965 года Алиш Лемберанский рекомендовал меня заместителем главного архитектора Вадима Михайловича Иванова, так как у бывшего заместителя случился обширный инфаркт. По-настоящему меня градостроителем сделал Вадим Михайлович.
В конце 1965 года меня как-то приглашает к себе домой Гейдар Алиевич. Мы посидели, поужинали, побеседовали, а потом он словно невзначай – он умел так построить беседу – спросил, чем мы сейчас занимаемся. Я рассказал ему о работах, которые мы вели. «А ты знаешь довоенный, 1937 года, генеральный план застройки Баку?» Его разрабатывал еще профессор Лев Александрович Ильин. Я ответил, что этого плана не знаю. «А послевоенная редакция 1948 года под руководством Александрова?» Я признался, что и этого варианта не знаю, так как работаю там всего несколько месяцев. «Какие несколько месяцев? Уже почти год! Чем ты занимаешься?.. Баку уже совершенно другой, он развился, разросся, эти материалы уже, наверное, устарели, не отвечают современным требованиям. Война давно закончилась, идет бурное развитие Баку. У вас есть представление о том, как его надо застраивать?» Я объяснил, что мы работаем на основе планировочных структур Баку. «Надо разработать серьезный, перспективный генплан столицы, надо смотреть в будущее, подумай об этом, ты же заместитель главного архитектора Баку, это такая ответственная должность. Только ты никому не говори, что это я тебе подсказал».
Назавтра я поговорил обо всем этом с Ивановым. Сказал, что генеральный план у нас разработан давно и нынешним требованиям не отвечает. Иванов посмотрел на меня и говорит: «Расим Гасанович, да, я думаю об этом, о том, чтобы разработать ТЭО – технико-экономическое обоснование генерального плана, а потом уже сам генплан». Иванов обязал меня заниматься этим, и я стал копаться в архивах, изучать материалы всех предыдущих генеральных планов, и уже в 1966 году мы стали разрабатывать ТЭО генерального плана Баку до 2005 года.
Таким образом, в 1965 году эту идею подал Гейдар Алиевич, а в 1966 году мы уже приступили к работе, привлекли к ней ЦНИИП – Центральный научно-исследовательский и проектный институт градостроительства СССР, МАРХИ – Московский архитектурный институт, Бакгипрогор, наш Политехнический институт. Сбором материалов занимались студенты, даже школьников мы привлекали к работе по сбору информации - мы задавали им определенные данные, они описывали каждый дом в отдельности, каждую постройку, канализационные коллектора, электрические подстанции, водопроводную сеть, словом, всю инженерную инфраструктуру. Головным институтом назначили Бакгипрогор, где главным инженером был Теодор Щаринский. Поначалу от нас автором был Иванов, в последующем Ганифа Алескеров и я. Основополагающие идеи там были наши, и очень интересные идеи давал сам Гейдар Алиевич, когда стал первым секретарем.
По завершении ТЭО я доложил об этом Гейдару Алиевичу. Там были восемь-девять домов. Он попросил меня привезти их, чтобы посмотреть. Это была уже середина 1969 года. Обычно ТЭО Генпланов столичных и крупных городов рассматривались и согласовывались в Москве, в Госстрое СССР, Госплане СССР и т.д. и только потом это выставлялось на утверждение союзных республик. Он сказал: «Мы эту работу будем обсуждать в Баку». Такого еще не было никогда. Я был удивлен. Он сказал, что берет это на себя, и просил никому ничего не говорить. И я впервые об этом говорю. Я привез материалы, которые он требовал. Они у него пролежали недели три. Потом мне позвонила Зарифа Азизовна и пригласила зайти к ним. «Гейдар Алиевич поручил, чтобы ты забрал эти материалы», – сказала она.
После августовского пленума он назначил обсуждение ТЭО Генерального плана Баку в Доме политпросвещения им. Кирова. Приглашаются Геннадий Нилович Фомин – председатель Госгражданстроя СССР, союзные министры, много наших руководителей. Слово для доклада дается Ганифе Алескерову. Тот тогда был главным архитектором Баку. Содокладчиком выступил Щаринский. Повсюду были расставлены огромные стенды с материалами, плакаты, планшеты с Апшероном, с Баку. Выступили также приглашенные эксперты из Москвы. Они предварительно приезжали, поэтому были в курсе работы. В конце слово берет Гейдар Алиевич. Это было его первое публичное выступление по архитектуре в ранге первого секретаря. Все были изумлены. Идет хорошая критика: нам разрешали строить только пятиэтажные дома – крупнопанельные пятиэтажные «хрущевки». Ставятся проблемы застройки площади Ленина, проблема строительства многоэтажных домов, так как у нас мало земли, Баку совершенно скован. Надо получить разрешение на массовое строительство девятиэтажного жилья.
После всего этого он командирует меня в Москву к Фомину с наказом: «Чтобы привез мне разрешение Москвы». Я привожу ему разрешение Госстроя СССР на строительство девятиэтажных домов. Первые каркасно-каменные девятиэтажные жилые дома – проекты Микаила Усейнова - были построены на площади Ленина. Гейдар Алиевич возмущался: как можно было на фоне прекрасного Дома правительства, которым он всегда восхищался, построить такие безликие дома. В его же время построили и гостиницу «Азербайджан», фундамент которой был заложен ранее, но потом был законсервирован, как и Дворец Ленина.
Э.А. - А микрорайоны, а поселок Ахмедлы? В какие годы это было построено?
Р.А. – Это все строилось при нем в 70-е годы. Все строилось в соответствии с ТЭО. Гейдар Алиевич сказал: «Хватит так расточительно расходовать землю. Будем строить девятиэтажки».
Э.А. – Он тогда говорил про национальные традиции в архитектуре?
Р.А. – Про национальное он говорил персонально мне как главному архитектору. Говорил, что надо использовать элементы национальной архитектуры. Это все были его идеи. Он говорил, что надо строить современные дома, в которых чувствовалась бы национальная особенность, традиции, преемственность национальной архитектуры. Когда я построил гостевой дом, он был доволен, обещал выдвинуть автора на Ленинскую премию. Гейдар Алиевич лично курировал этот объект. Люстру в виде виноградной лозы, которую я спроектировал, изготовили в Австрии, в городе Штайр на заводах Эдвина Брауна и Рихарда Хаупта. Я тогда ездил туда, сам добавлял какие-то соли в краски и получал нужные цвета листьев. Это же венецианское стекло, очень дорогая вещь. Звезду на потолке центрального вестибюля Гейдар Алиев сам рекомендовал мне сделать восьмиконечной, тогда как у меня была шестиконечная, она легче ложилась в орнамент… «Восьмиконечная, конечно, будет сложнее, но разве ты боишься этой сложности? Сделай восьмиконечную». Но не сказал тогда почему. Я позже понял, почему он хотел восьмиконечную звезду.
Э.А. – А здание постпредства в Москве тоже при Гейдаре Алиевиче построили?
Р.А. - Постпредство в Москве тоже построено при Гейдаре Алиевиче. Это началось, когда он работал первым секретарем и получил разрешение Брежнева и Косыгина. Наши три года не могли пробить через главного архитектора Москвы Посохина и председателя Моссовета Промыслова этот проект. Они не разрешали снести трехэтажное сооружение, которое считалось памятником архитектуры, работа шведского архитектора Юрхенсона. Там был страшный клоповник, коммунальные квартиры. Гейдар Алиевич поручил мне поехать и разрубить этот узел. Построили здание постпредства до его отъезда, а внутреннюю отделку делали уже, когда он был в Москве. И здесь Кямран Багиров нам очень навредил.
Э.А. – А где же он работал до строительства этого здания?
Р.А. - У Гейдара Алиевича в старом здании постпредства был рабочий кабинет, и был еще кабинет в ЦК. Старое здание стояло на Станиславского, 16. Это было сине-зеленовато-белое угловое двухэтажное здание. Во дворе построили шестиэтажный гостиничный дом с однокомнатными номерами. А сквер, где позже поставили памятник Низами, и здание на Станкевича, 17 – это уже реконструировали при нем. Рядом с посольством Украины. И вот тогда академик Яков Борисович Белопольский, председатель Архитектурного Совета старейшин Москвы, поставил передо мной задачу: «Если ты сможешь сохранить фасад (речь шла о здании на Станкевича), то я подпишу разрешение». Я сохранил фасад, прибавил крыло, соединяющее старое и новое здание таким образом, что не было никакого нарушения архитектуры. Там было все, как мечтал Гейдар Алиевич – и зал, и ресторан. Но когда начались отделочные работы, Гейдар Алиевич переехал работать в Москву, и Кямран Багиров стал вмешиваться в работы, сокращать дорогостоящие, по его мнению, материалы. В результате замысел Гейдара Алиевича не был реализован полностью.